БОИ ЗА КРЮКОВО

 


Немецкий план окружения Москвы  

В первой половине ноября 1941 года немецкое военное командование стало готовить новое наступление с целью окружить Москву, а затем захватить её. Эта стратегическая цель была поставлена Гитлером ещё во время предыдущего, октябрьского, наступления на Москву.

Приведу два документа германского военного командования:

Директива № 1571/41 о порядке захвата Москвы и обращении с её населением

12 октября 1941 г.
Группе армий «Центр»

Главное командование сухопутных сил приказало:

«Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником. Моральное обоснование этого мероприятия совершенно ясно в глазах всего мира. Так же, как и в Киеве, для наших войск могут возникнуть чрезвычайные опасности от мин замедленного действия. Поэтому необходимо считаться в ещё большей степени с аналогичным положением в Москве и Ленинграде. То, что Ленинград заминирован и будет защищаться до последнего бойца, объявлено по русскому радио.

Необходимо иметь в виду серьёзную опасность эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в эти города. Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, предоставляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налётами, а население обращать в бегство.

Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счёт Германии.

Чем больше населения советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными восточными районами и использовать их.

Это указание фюрера должно быть доведено до сведения всех командиров».

Дополнение главного командования сухопутных сил:

"Следует как можно скорее отрезать город от коммуникаций, связывающих его с внешним миром. Дальнейшие указания будут отданы позже".


Главное командование сухопутных сил
Генеральный штаб
Оперативный отдел
=================== 

14 октября 1941 г.
Штаб 4-й армии
Отдел 1а, № 3566/41

Согласно категорическому приказу фюрера и главнокомандующего вооружёнными силами войска не должны вступать в центр г. Москвы.

Границей для наступления и разведки является окружная железная дорога. Как проходит железная дорога, видно по картам масштаба 1:1 000 000 и 1:300 000.

По карте 1:1 000 000 (специальное издание) окружная железная дорога проходит через следующие пункты: Нижние Котлы (южная окраина Москвы) - слобода Ленинская - Карачарово - слобода Дангауэровская - вокзал Лефортово – вокзал Черкизово - вокзал Белокаменная – Свиблово - Владыкино – вокзал Лихоборы – вокзал Братцево – вокзал Военное Поле – Шелепиха - слобода Кутузовская - слобода Живодерная.

Немедленно довести до сведения войск.

За начальника штаба армии
начальник отдела полковник Блюментрит


Это – невыполненное – указание Гитлера оставалось в силе и при ноябрьском наступлении немецких войск.
 


Удар германских войск на Клин и Солнечногорск

Главной задачей германского командования на первом этапе наступления против наших войск на правом фланге Западного фронта было: двумя одновременными фланговыми ударами (один удар – на Клин, другой – на Истру и Солнечногорск) окружить и уничтожить 16-ю армию К.К. Рокоссовского.

«На клинском направлении против 30-й армии (30А), которая насчитывала всего 25 танков, 190 орудий и миномётов, было сосредоточено до 300 танков и более 900 орудий и миномётов противника. Таким образом, у неприятеля было в 12 раз больше танков и в 5 раз артиллерии. На истринско-солнечногорском направлении <16-я армия> гитлеровцы добились превосходства по танкам в 2.6 раза и по артиллерии в 1.3 раза...» [Д.Д. Лелюшенко. Заря победы. М., Воениздат, 1966, сс. 83-84]. 

Из приведённых цифр видно, что при ограниченных военных ресурсах основное внимание при организации обороны всё же уделялось 16-й армии К.К. Рокоссовского. Это естественно, т. к. 16-я  армия  преграждала врагу дорогу на Москву на самом опасном — северо-западном — участке обороны. Оборона 30-й армии была значительно слабее. И именно здесь 15 ноября 1941 года ударами по линии обороны 30-й армии (30А) и на её стыке с 16-й армией (16А) Западного фронта началось последнее наступление германских войск на Москву. 

В итоге боев 15 ноября и в ночь на 16 ноября между левым флангом 30А и правым флангом 16А образовался значительный разрыв (16-18 км). На следующий день, 16 ноября, враг стал наступать по всей линии обороны 16А.

19 ноября 1941 года германские войска группы «Центр» после прорыва линии обороны 30А и правого фланга 16А резко повернули на юго-восток, в сторону Клина.

Этот поворот для окружения 16-й армии Рокоссовского был одобрен и подтверждён высшим командованием вермахта <далее: OKH – Oberkommando des Heeres (Верховное Командование сухопутных войск), OKW – Oberkommando der Wehrmacht (Верховное Командование вермахта)>:
 

Директива OKW о целях наступления германских войск на московском направлении от 20 ноября 1941 г., 

Телеграмма 20.11.1941.
OKH, Генштаб 1 ч. 00 мин.
Группе армий «Центр»

В OKH поступила нижеследующая директива OKW:

«Целью операции на северном фланге группы армий «Центр» должно быть уничтожение противника в районе г. Клин путём двустороннего охвата. Для этого северный фланг действующих здесь моторизованных войск по достижению дороги Клин — изгиб р. Волга восточнее ст. Редькино должен быть повернут на восток, в то время, как силы, наступающие южнее, продвигаясь сначала к востоку через Истра в направлении Солнечногорска, содействовали успеху наступления северной группировки. Обеспечение этой операции с востока должны взять на себя другие моторизованные соединения (например сменённые под г. Калинин).

По завершению этой операции, путём взаимодействия сил, участвующих в наступлении на обоих флангах, прорвать фронт пояса обороны Москвы по обеим сторонам автострады.

Наступление в направлении Ярославля предполагается в том случае, если после завершения этой наступательной операции по прорыву пояса обороны Москвы в распоряжении будет иметься достаточное количество сил».

Согласно устному разъяснению фюрера, такое разделение общей операции на несколько двусторонних охватов должно дать возможность окончательно уничтожить ряд вражеских соединений и помочь избежать того, что противник в результате нашего наступления будет лишь оттеснён с потерями...

OKH, Генштаб сухопутных войск
оперативный отдел
№ 1652/41 сов. секретно

Генеральный штаб РККА и командующий Западным фронтом генерал армии  Г.К. Жуков правильно угадали направление главного удара немецких войск. Севернее Москвы — это удар на Клин и далее на Дмитров с целью окружить Москву, а затем взять её — блокадой с последующим штурмом. Соответственно, строился и наш план обороны.

При ограниченных оборонительных средствах приоритет отдавался упреждающим ударам, а также кавалерийским ударам по тылам, которые должны были нарушить координацию наступающего противника. В этом был здравый смысл, который приносил в ряде случаев успех, как, например, действия кавалерийских бригад Белова и Доватора, контрудар 16-й армии Рокоссовского 12 ноября 1941 года у села Скирманово.

Кроме того, чтобы держать противника в напряжении и не дать ему перебросить часть войск на линию главного удара, нужно было осуществлять постоянные контратаки и даже атаки на относительно второстепенных участках фронта, даже и без всяких шансов на успех (т. е. жертвовать собой).

Вспоминает Г.К. Жуков [Г.К Жуков. Первое стратегическое поражение вермахта (в книге: Провал гитлеровского наступления на Москву. М., Наука, 1966, с. 38)]:

“Не помню точно какого числа, это было вскоре после тактического прорыва немцев на участке 30-й армии Калининского фронта и на правом фланге армии Рокоссовского, кажется 19 ноября, мне позвонил Сталин и спросил:

- Вы уверены, что мы удержим Москву? Я говорю вам это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

- Москву, безусловно, удержим. Но нужно ещё не менее двух армий и  хотя бы двести танков, - ответил я.  
- Это неплохо, что у вас такая уверенность, - сказал И.В. Сталин. - Позвоните Шапошникову и договоритесь - куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября, но танков пока у нас нет.

Через  полчаса  мы  договорились с Борисом Михайловичем о том, что формируемая 1-я ударная армия будет сосредоточена в районе Яхромы, а 10-я армия – в районе Рязани”.

Буквально на следующий день, 20 ноября 1941 года, директивой Верховного Главнокомандующего было определено формирование 1-й Ударной армии (первоначально именовавшейся 19-й армией) с непосредственным подчинением её Верховному Главнокомандующему. Местами дислоцирования соединений и частей 1-й Ударной армии  были определены Загорск, Дмитров, Яхрома и Хотьково. 

Сосредоточение частей в этих пунктах предполагалось закончить к 27 ноября.

Были приняты все меры секретности, дезинформации и маскировки, чтобы сохранить в тайне процесс и место накопления этих стратегических резервов. При всей ограниченности наших военных ресурсов эти армии не должны были ни при каких условиях идти на пополнение сражающихся частей.

Сразу после разговора со Сталиным и Генеральным штабом Г.К. Жуков приказал командующему 16-й армии генерал-лейтенанту К.К. Рокоссовскому создать оперативную группу войск в составе 126-й стрелковой, 24-й кавалерийской дивизий, курсантского полка  Московского пехотного имени Верховного Совета РСФСР училища и двух (8-й и 25-й) танковых бригад под командованием заместителя командарма-16 генерал-майора Ф.Д. Захарова для непосредственной обороны Клина.

Вот что вспоминает об этих событиях командарм-16 К.К. Рокоссовский:

“На клинском и солнечногорском направлениях создалась весьма тяжёлая обстановка. Немецко-фашистское командование добилось здесь большого превосходства над нашими силами, введя в бой шесть дивизий: три танковые (6, 7 и 2-я), две пехотные (106-я и 35-я) и одну моторизованную (14-я).

Для организации противодействия противнику мною был послан в Клин мой заместитель генерал-майор Ф. Д. Захаров. К этому времени действовавшая здесь— соседняя справа —30-я армия генерала Д. Д. Лелюшенко была передана Западному фронту. Нужно было объединить в одних руках управление войсками, оказавшимися на стыке двух армий. Вот для этого и был направлен генерал Захаров. Но сил для задержания наступавших вражеских войск здесь оказалось мало. Это были малочисленная 126-я стрелковая дивизия, очень слабая 17-я кавдивизия, 25-я танковая бригада, имевшая двенадцать танков, причём только четыре из них — Т-34.

Подвергшиеся удару немцев части 30-й армии — 107-я дивизия числом около трёхсот человек и 58-я танковая дивизия, не имевшая танков, были отброшены и рассеяны. Танковые соединения врага стали быстро продвигаться к Клину, обходя с севера части нашей армии. Собрав все, что только можно было в этих условиях собрать, генерал Захаров все же сумел организовать оборону самого города”. 

Генерал-майор Ф.Д. Захаров оказался в трудном положении… Под Клином оказались воинские части разного подчинения: одни были подчинены 16-й армии Рокоссовского, другие – 30-й армии Лелюшенко, третьи – непосредственно командующему Западным фронтом Жукову, четвёртые – Московской зоне обороны (генерал Громадин). Соответственно, получив два противоречащих друг другу приказа от двух начальников, командиры этих частей порой не знали, чей приказ выполнять…

Одновременно с приказом о создании группы для обороны Клина Жуков 19 ноября 1941 года отдал приказ Рокоссовскому отойти на армейскую линию обороны и там «стоять насмерть».

Рокоссовский точно и вовремя выполнил этот приказ, отведя к 20 ноября 1941 года части 16-й армии на рубеж Юркино – Ново-Петровское – Теряево.


Конфликт Жуков - Рокоссовский

Но у Рокоссовского был свой план обороны, в корне отличавшийся от плана Жукова. Если Жуков требовал от 16-й армии упорно обороняться на армейском рубеже ("стоять на смерть"), чтобы отвлечь часть немецких войск от удара по Клину, то Рокоссовский рассчитывал отойти за реку Истру и Истринское водохранилище (т.е. на фронтовой рубеж обороны) и, организовав оборону на этом участке минимальными силами (с использованием естественной речной преграды), освободившиеся силы направить на клинское направление.

С таким детально разработанным предложением он и обратился к Жукову 20 ноября 1941 года. Жуков не принял этого плана и подтвердил своё решение: "ни шагу назад!".

Тогда Рокоссовский со своим планом обратился в Генеральный штаб. Вот отрывок из его воспоминаний (книга "Солдатский долг"):  

"К этому времени бои в центре и на левом крыле шли в 10-12 километрах западнее Истринского водохранилища. Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно, можно было, по моему мнению, организовать прочную оборону, притом небольшими силами. Тогда некоторое количество войск мы вывели бы во второй эшелон, создав этим глубину обороны, а значительную часть перебросили бы на клинское направление.

Всесторонне все продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, я доложил наш замысел командующему фронтом и просил его разрешить отвести войска на истринский рубеж, не дожидаясь, пока противник силою отбросит туда обороняющихся и на их плечах форсирует реку и водохранилище.

Ко всему сказанному выше в пользу такого решения надо добавить и то, что войска армии понесли большие  потери и в людях и в технике. Я не говорю уже о смертельной усталости всех, кто оставался в строю. Сами руководители буквально валились с ног. Поспать иногда удавалось накоротке в машине при переездах с одного участка на другой.

Командующий фронтом не принял во внимание моей просьбы и приказал стоять насмерть, не отходя ни на шаг.

На войне возникают ситуации, когда решение стоять насмерть является единственно возможным. Оно безусловно оправданно, если этим достигается важная цель -  спасение от гибели большинства или же создаются предпосылки для изменения трудного положения и обеспечивается общий успех, во имя которого погибнут те, кто должен с самоотверженностью солдата отдать свою жизнь. Но в данном случае позади 16-й армии не было каких-либо войск, и если бы обороняющиеся части погибли, путь на Москву был бы открыт, чего противник все время и добивался.

Я считал вопрос об отходе на истринский рубеж чрезвычайно важным. Мой долг командира и коммуниста не позволил безропотно согласиться с решением командующего фронтом, и я обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б. М. Шапошникову. В телеграмме ему мы обстоятельно мотивировали своё предложение. Спустя несколько часов получили ответ. В нем было сказано, что предложение наше правильное и что он, как начальник Генштаба, его санкционирует.

Зная Бориса Михайловича ещё по службе в мирное время, я был уверен, что этот ответ безусловно согласован с Верховным Главнокомандующим. Во всяком случае, он ему известен.

Мы немедленно подготовили распоряжение войскам об отводе ночью главных сил на рубеж Истринского водохранилища. На прежних позициях оставлялись усиленные отряды, которые должны были отходить только под давлением противника.

Распоряжение было разослано в части с офицерами связи. Настроение у нас поднялось. Теперь, думали мы, на истринском рубеже немцы сломают себе зубы. Их основная сила - танки упрутся в непреодолимую преграду, а  моторизованные соединения не смогут использовать свою подвижность.

Радость, однако, была недолгой. Не успели ещё все наши войска получить распоряжение об отходе, как последовала короткая, но грозная телеграмма от Жукова.

Приведу её дословно:

"Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков".

Что поделаешь - приказ есть приказ, и мы, как солдаты, подчинились. В результате же произошли неприятности. Как мы и предвидели, противник, продолжая теснить наши части на левом крыле, отбросил их на восток, форсировал с ходу Истру и захватил на её восточном берегу плацдармы. Южнее же Волжского водохранилища он прорвал оборону на участке 30-й армии и стал быстро продвигаться танковыми и моторизованными соединениями, расширяя прорыв. Его войска выходили во фланг и в тыл оборонявшейся у нас на правом фланге 126-й стрелковой дивизии, а она и до этого была сильно ослаблена и еле сдерживала наседавшего врага. Одновременно был нанесён удар из района Теряевой Слободы, и немецкие танки с пехотой двинулись к Солнечногорску, обходя Истринское водохранилище с севера".  

…И 16-я армия Рокоссовского ещё четыре (!) дня мужественно удерживала западные линии Истринского водохранилища. Лишь с позднего вечера 23 ноября 1941 года по приказу Жукова части стали отходить на восточный берег Истры.

Такой вот конфликт… Кто здесь прав?

По прошествии семи десятков лет можно сказать, что прав был Жуков: главные силы германской армии обходили плацдарм 16-й армии Рокоссовского с севера, захватывая Клин и Солнечногорск, так что оборона по реке Истра хотя и оставалась важной, но не была первостепенной. К тому же, мобильность наступающих немецких войск намного превышала нашу мобильность, и задуманная Рокоссовским переброска значительного количества войск с истринского направления на клинское могла не поспеть за ходом событий, где счёт шёл на часы…

Желая показать Рокоссовскому всю сложность положения на клинско-солнечногорском направлении, Жуков 21 ноября по телеграфу приказал Рокоссовскому: "Клин и Солнечногорск - главное.

Рокоссовскому лично выехать в Солнечногорск, Лобачёву <начальнику штаба 16А> - в Клин. Обеспечьте оборону этих городов".

Этой фразой  Жуков хотел конкретно указать Рокоссовскому, где главная проблема обороны Москвы. Заметим, что в Клин Жуков посылал не Рокоссовского, а начальника штаба 16А Лобачёва; понимал всё же, что командующего фронтом негоже в такое ответственное время надолго отрывать от управления войсками. Но одновременно это свидетельствует о том, что Жуков в этот момент тоже не вполне владел ситуацией, создавшейся в районе Солнечногорска…

Спустя час машина ЗИС-101 командарма-16 с охраной в сумерках (во второй половине ноября это около 17 часов) выехала из села Нудоль, где располагался штаб 16-й армии,  в Солнечногорск. В Солнечногорск попасть не удалось: все дороги были перерезаны немцами. На самолёте У-2 утром 22 ноября добрались до Клина.

Рокоссовскому удалось организовать гибкую оборону, но ему пришлось пробираться обратно к своим окольной дорогой (штаб 16А к этому времени перешёл из села Нудоль в Соколово, а оттуда - в район Сходни). После этого штаб 16-й армии  был 24 ноября вечером переведён в Льялово, а оттуда - в ночь с 26 на 27 ноября - в Крюково (где он пребывал до 29 ноября, перешедши затем опять на Сходню).

А что было бы, если бы выполнялся план обороны Рокоссовского?

Сам Рокоссовский пишет:  "Теперь, думали мы, на истринском рубеже немцы поломают себе зубы. Их основная сила - танки - упрутся в непреодолимую преграду...".

А если немцы не станут тупо упираться в непреодолимую преграду, а повернут  танковые дивизии с берегов Истры в обход Москвы с северо-запада? Куда они тогда продвинутся, если даже без этих двух танковых дивизий им удалось пересечь канал у Дмитрова (правда, их скоро оттуда вышибли)?

Но хуже того: разрушался  жуковский план обороны и последующего контрнаступления, согласно которому  1-ая Ударная армия должна была в строгой секретности формироваться как раз в районе Яхромы и Дмитрова.

21 ноября 1941 года вышел приказ (№ 057/оп - секретно)  Военного Совета Западного фронта:

"Борьба за подступы к Москве за последние шесть дней приняла решающий характер.

Противник шесть дней напрягает последние усилия, собрав резервы, и ведёт наступление на фронте 30, 16, 5 и 50-й армий.

Опыт борьбы за шесть дней показывает, что войска понимают решающее значение происходящих ожесточённых сражений. Об этом говорит героическое сопротивление, переходящее в ожесточённые контратаки доблестно дерущихся 50 и 53-й кавалерийских дивизий, 8-й гвардейской и 413-й стрелковых дивизий, 1-й гвардейской, 27 и 28-й танковых бригад и других частей и соединений. Однако имели место факты нарушения отдельными командирами известного приказа о категорическом, под страхом немедленного расстрела, запрещения самовольного отхода с занимаемых позиций. Такой позорный факт допустили командиры и комиссары 17 и 24-й кавалерийских дивизий.

Теперь, когда борьба за Москву вступила в решающую стадию, самовольное оставление позиций равносильно предательству и измене Родине,

ПРИКАЗЫВАЮ:

    1. Командиров и комиссаров 17 и 24 кавалерийских дивизий арестовать и предать суду. Командарму-30 (генерал-майору Д.Д. Лелюшенко) провести это в жизнь.

    2. Предупредить всех командиров частей и соединений и всех подразделений о том, что в настоящих решающих сражениях они несут особую строгую ответственность за выполнение боевых приказов.

    3. Всякое нарушение приказа о запрещении самовольного отхода и оставления позиций будут беспощадно караться. Этого требует от нас обстановка и важно сть исхода происходящих сражений.

    4. Настоящий приказ немедленно довести до сведения командиров и комиссаров всех подразделений, частей и соединений.  

Командующий Западным фронтом
генерал армии ЖУКОВ        
Член Военного Совета Западного фронта
БУЛГАНИН"


При каких обстоятельствах было отдано под суд военного трибунала командование двух кавалерийских дивизий 30-й армии, 17 кд и 24 кд?

Обе дивизии приняли на себя 15 и 16 ноября 1941 года главный удар врага на стыке 16-й и 30-й армий.

17-я кавдивизия (командир полковник В. А. Гайдуков, комиссар - полковой комиссар А. М. Чебурашкин; в документе от 14.12.1941 - полковой комиссар Палегин) с боями отходила к Клину и в составе группы генерал-майора Ф.Д. Захарова обороняла Клин.  С 24 ноября 1941 года  в течение 9 дней вела бои в окружении и пробилась к своим 3 декабря 1941 года в районе станции Икша (в 16 км севернее Лобни).

Но приказ Жукова о предании суду командира и комиссара 17 кд не был отменен, и следствие завершилось лишь 14 декабря 1941 года, когда на первой странице оправдательного отчёта командира 17-й кавалерийской дивизии полковника В. А. Гайдукова была поставлена резолюция: "Приказ об аресте и предании суду командования 17 кд отменить".

По-иному сложилась судьба командования 24 кд (командир дивизии - полковник Григорий Фёдорович Малюков, комиссар дивизии - батальонный комиссар Александр Сальников)…

Из воспоминаний командарма-30 Лелюшенко:

"Вечером 20 ноября начальник разведывательного отдела штарма подполковник Лирцман сообщил:

- Товарищ командующий, получено донесение от двадцатого полка. Перед его фронтом в расположении противника слышна редкая ружейная перестрелка.

- Пошлите разведку и уточните, что там происходит.

Вскоре выяснилось, что это за стрельба.

В землянку вошёл заросший щетиной офицер.

- Командир двадцать четвёртой кавалерийской дивизии полковник Малюков, - представился он.

Полковник был очень расстроен. Он рассказал печальную историю. 19 ноября дивизия по приказу старшего командования <Рокоссовского - И.Б.> была введена в бой с задачей выйти в район Волоколамска и нанести с тыла удар по наступающему противнику. В ночь на 20 ноября конникам удалось продвинуться на десять километров. Но вскоре гитлеровцы заметили дивизию и бросили на кавалеристов сто двадцать танков и шестьдесят самолётов. Понеся большие потери, дивизия отступила и вышла в полосу обороны нашей армии.

- Сколько у вас противотанковых орудий?

- Ни одного.

- А сколько было до вступления в бой?

- Семь. Мы не закончили формирования.

Конники, выходя из окружения, притащили за собой на "хвосте" двадцать танков и около двух батальонов пехоты врага. Лишь к рассвету удалось навести порядок. Часть гитлеровцев была уничтожена, остальные ушли обратно.

О выходе из окружения 24-й кавдивизии я донёс в штаб фронта. Из военного трибунала фронта сообщили, что Малюкова будут судить. Ему грозил расстрел. На суде Малюков держался с достоинством. Он просил трибунал учесть, что в сложившихся обстоятельствах сделал все, что мог. Его приговорили к трём годам заключения. По нашему ходатайству трибунал признал приговор условным. Малюков остался служить в штабе армии офицером оперативного отдела. Он часто выполнял ответственные задания непосредственно на поле боя, не раз отправлялся с группой бойцов в тыл врага, лично добыл пятнадцать "языков". Судимость с него впоследствии сняли, а потом вновь назначили командиром дивизии, присвоили звание генерал-майора".

По-другому описывает эти события Анатолий Премилов в книге "Нас не брали в плен (исповедь политрука)" (М., 2011, с.58):

"Подъезжая к деревне, Шилов <начальник политотдела 30А> сказал нам: "Около Клина разбежалась кавалерийская дивизия. Её командование пойдёт под суд военного трибунала. Одного из вас назначим комиссаром дивизии, а другого начальником политотдела". Эта весть буквально огорошила меня - я никогда не служил в кавалерии, опыта работы в этом роде войск не имел. Я сказал Шилову: "Товарищ полковой комиссар, вы мне лучше теперь дайте строгое партийное взыскание, чем потом отдавать под суд. Я согласен на любую работу, но только не в кавалерию". Но Шилов строго сказал мне: "За отказ от работы исключим из партии, оставьте ваше мнение при себе". Нерадостно было на сердце от такого разговора...

Въехали в деревню, нашли дом, где размещался штаб 24-й кавалерийской дивизии имени С.К. Тимошенко. Командиру дивизии Шилов объявил решение Военного совета 30-й армии: полковник Малюков и комиссар дивизии отстраняются от должностей и предаются суду военного трибунала. Собрали командиров полков, и по их предложению командиром дивизии назначили старшего из них, полковника Чудесова…

Ночью мы вышли на перекрёсток дороги с Ленинградским шоссе и объявляли выходящим из окружения кавалеристам: "24-я дивизия направо, в ту деревню, где был её штаб". К утру основная часть личного состава полков собралась…  

    В одном из домов деревни я встретил бывшего комиссара дивизии и удивился. За столом, обставленным бутылками водки и буханками хлеба, сидел старший батальонный комиссар Саша Сальников <по другим источникам - Санников, но без указания имени и отчества - И.Б.>, с ним мы вместе учились в Москве на курсах пропагандистов. Он очень обрадовался встрече и сказал: "Вот пью с горя. Дивизия не выполнила приказа командарма, и мы пойдём с Малюковым под суд ревтрибунала. Если не расстреляют, то докажу, что я не враг советской власти и кровью смою свою вину!"

Он рассказал мне, как все было: до прибытия под Москву дивизия была в Иране, где занималась несением караульной службы и частыми конными состязаниями. Командир дивизии Малюков показывал там своё мастерство лихого рубаки: с тремя клинками (два в руках и третий в зубах) рубил на скаку лозу обеими руками сразу. Сразу после выгрузки в Подмосковье дивизия получила боевую задачу.

Подчинялась она сначала 16-й армии, а потом 30-й, - и получила два приказа почти одновременно. Один командарм ставил задачу на одном направлении, а другой на другом. Последний приказ был получен одновременно с переходом в подчинение 30-й армии. Не решаясь выполнять тот или иной приказы, они оставили дивизию на месте, и так её части попали в окружение, вырываясь теперь небольшими группами.

Сальников обрадовался, что я назначен начальником политотдела дивизии, - и на этом мы расстались. Ему и командиру дали по 10 лет тюремного заключения, но разрешили находиться в действующей армии, чтобы искупить свою вину. Позже судимость была с них снята: Малюков получил новую дивизию, а Сальников стал строевым работником в оперативном отделе корпуса".

Жуков хотел отдать под суд военного трибунала и генерал-майора Ф.Д. Захарова, но военный прокурор полковник Васильев, расследовавший это дело, состава преступления в действиях Ф.Д. Захарова не нашёл.

Привожу отрывок из прокурорского расследования:

"Тройственное управление некоторыми частями группы (командарм-16, командарм-30 и генерал Захаров), естественно, внесло путаницу в управление ими, что, в свою очередь, повлекло за собой нецелесообразные перемещения частей в ответственный период боев.

То обстоятельство, что в районе Клин боевые действия происходили фактически на стыке 30-й и 16-й армий, где имело место перемещение частей, при неорганизованном  отходе некоторых из них, требовало  присутствия в этом районе больше ответственного лица с полномочиями от командования фронта в отношении частей обеих армий. Наличие же генерала Захарова с небольшой группой оперативных работников штарма 16 не обеспечивало полного управления войсками, тем более, что командарм-30 своими левофланговыми частями командовал сам.

Полковник  /Васильев/.
14 декабря 1941 г."


Генерал-майор В.А. Ревякин руководит обороной  Солнечногорска

Но если удар врага на Клин предвиделся, то параллельный удар немецких войск на Солнечногорск оказался совершенно неожиданным и для Рокоссовского, и для Жукова.

Лишь 20 ноября 1941 года (дата приблизительная), сразу после договорённости с Генштабом о размещении 1-й Ударной армии в Дмитрове и Яхроме, Г.К. Жуков отправил в Солнечногорск  своего представителя, генерал-майора В.А. Ревякина, с задачей организовать оборону Солнечногорска (в основном - местными силами).

Для нас личность генерал-майора Василия Андреевича Ревякина (род. в 1893 г.) представляет особый интерес, потому что именно он с 1 декабря 1941 года командовал Панфиловской дивизией в боях за Крюково.

В июле 1938 года В.А. Ревякин был назначен командиром 60-й стрелковой дивизии Киевского Особого военного округа, с сентября 1939 года он - комендант Москвы. Генерал-майор - с 1940 года.

А вот как характеризует В.А. Ревякина его начальство (цитирую по книге: К.Ф. Телегин. Не отдали Москвы! М., Советская Россия, 1968, сс.212-214 ):

"…Поздно вечером, примерно в 23 часа 19 октября, Артемьева и меня [генерал-лейтенант П.А. Артемьев - командующий Московским военным округом (МВО), генерал-лейтенант К.Ф. Телегин - начальник политуправления МВО; оба - члены Военного Совета МВО] срочно вызвали в Кремль на заседание Государственного Комитета Обороны.

…Поскрёбышев доложил о прибытии и сразу же пропустил в кабинет.

В кабинете царила полная тишина, лишь слышались мягкие шаги Сталина, ходившего по ковровой дорожке с дымящейся трубкой. За столом сидели члены ГКО. Лица у всех были усталые. Видимо, до нашего прихода здесь шёл длинный и серьёзный разговор. Остановившись у дверей, мы, как положено, доложили о прибытии по вызову. И.В. Сталин, кивнув в нашу сторону головой, сразу же задал вопрос:

- Какое положение в Москве?

- Положение тревожное. Провокаторы и паникёры будоражат население, пытаются дезорганизовать жизнь города. Принятых нами мер недостаточно. Необходим более строгий порядок эвакуации, - доложил Артемьев.

- Что предлагаете?

- Военный совет считает необходимым ввести в Москве и пригородах осадное положение, - ответил Артемьев.

- Правильно, - сказал Сталин и, обращаясь к  Маленкову, предложил: - Пишите постановление Государственного Комитета Обороны…

Томительно тянулись минуты, пока Маленков писал постановление… Сталин стал нервничать, неторопливо поглядывая в сторону Маленкова, наконец, подошёл к нему и предложил прочесть написанное. И чем дальше читал Маленков, тем заметнее раздражался Сталин. Наконец, сказав что-то Маленкову, взял из его рук исписанные листы, передал Щербакову и предложил приготовиться записывать.

Действительно, проект Маленкова страдал расплывчатостью, неопределённостью и больше походил на агитку, чем на документ, коренным образом меняющий положение и военных и гражданских органов, ставящий население столицы в более суровые рамки военной необходимости.

Подойдя к сидевшему Щербакову, Сталин, отчеканивая каждое слово, стал диктовать. Потом обратился к нам:

- Кто комендант города? Справится ли он с новыми обязанностями?!

- Генерал-майор В.А. Ревякин, - ответил Артемьев. -  Опытный и добросовестный по работе, но характером недостаточно тверд.

- Не подойдёт. Кого предлагаете?

- Сейчас предложить кандидатуру не можем, - доложил командующий, - разрешите подумать и сообщить дополнительно.

- Есть кандидатура, - сказал один из членов ГКО [Л.П. Берия], - генерал-майор пограничных войск К.Р. Синилов, он сейчас находится в Москве в резерве пограничных войск.

…Сталин продиктовал и этот пункт и предложил Щербакову зачитать написанное.

Поставив под документом свою подпись, он распорядился не позднее пяти часов утра поместить его во всех газетах, объявить по радиотрансляционной сети, расклеить по городу и в его пригородах".

В.А. Ревякин перешёл в подчинение командующего Западным фронтом Г.К. Жукова и был назначен 21 октября 1941 года на должность заместителя командующего 43-й армией. Деятельность В.А. Ревякина на новом посту за первую половину ноября 1941 года мною не обнаружена (по материалам Интернета). Вероятно, он был отозван Жуковым в свой резерв и около 20 ноября 1941 года был назначен руководить обороной Солнечногорска.

В планах командования Солнечногорск был ещё тылом, расположенным за фронтовым рубежом обороны. Считалось, что противник подойдёт к Солнечногорску не ранее, чем через неделю. Соответственно, и внимания обороне Солнечногорска уделялось гораздо меньше, чем обороне Клина.

Выразительную картину обстановки, сложившейся в те дни у Солнечногорска, дал в своих воспоминаниях командующий артиллерией 16-й армии генерал-майор Василий Иванович Казаков:

"На рассвете 23 ноября…, часов в 6 или 7 утра, подъехав к Солнечногорску, я увидел на шоссе походные колонны наших артиллерийских полков, хотя, по моим расчётам, они должны были находиться уже в Клину. На шоссе стояло много пехоты и артиллерии. На фронт шли только что сформированные части: все солдаты в новеньком обмундировании, орудия свежей покраски. По всему было видно, что они не собираются двигаться дальше и чего-то ждут. Я заподозрил неладное.

Командир 289-го полка Н. К. Ефременко доложил, что в Солнечногорске находится генерал Ревякин и подчиняет себе все подходящие к городу части, а дальше двигаться не разрешает. Сам генерал с какими-то офицерами расположился в помещении почты.

Я знал В. А. Ревякина ещё до войны, когда он был комендантом Москвы. Мы не раз встречались, особенно в дни подготовки к парадам, в которых регулярно участвовала наша Пролетарская дивизия. На этот раз он был особенно обрадован встрече со мной.

Командующий фронтом приказал ему организовать оборону Солнечногорска силами двух батальонов укреплённого района и артиллерии. Ревякин просил помочь организовать противотанковую оборону.

Странные дела происходили на некоторых участках фронта! Ведь В. А. Ревякин знал, что я являюсь командующим артиллерией армии и у меня своих забот полон рот. И тем не менее он считал, что я должен был бросить дела первостепенной важности, прекратить выполнение приказа своего командующего и заняться другим делом.

Пришлось разочаровать его. Я доложил, что тороплюсь в Клин, где меня ждёт мой командарм К. К. Рокоссовский. Ответ командующего обороной Солнечногорска чрезвычайно удивил меня. Ревякин сказал, что Клин уже занят противником и Рокоссовского там нет.

Не доверять Ревякину не было оснований, и меня охватила тревога за судьбу Рокоссовского и Лобачёва. Я терялся в догадках относительно их местопребывания и решил пока дальше не ехать, а заняться организацией противотанковой обороны Солнечногорска. По моему мнению, это было в интересах нашей армии, которая действовала в той же полосе. Не теряя дорогого времени, срочно созвал командиров артиллерийских полков, поставил им боевые задачи. Сроки установил жёсткие: не более двух часов на рекогносцировку, развёртывание и приведение полков в полную боевую готовность на новых рубежах.

За эти два часа я решил получше разобраться в обстановке. В городе оказалось много госпиталей, переполненных ранеными. Какие-то старшие санитарные начальники стремились быстрее эвакуировать их поглубже в тыл.

По улицам сплошным потоком двигались машины, военные повозки и крестьянские телеги, переполненные ранеными. Сплошного фронта севернее и западнее Солнечногорска не было. Мы не слышали ни одного выстрела. Ревякин считал, что противник находится в 20-30 километрах и сможет подойти к городу не ранее, чем завтра утром.

Тем временем сопровождавший меня офицер штаба артиллерии армии майор Виленский шепнул Ефременко, что мы со вчерашнего дня ничего не ели. Ефременко предложил позавтракать в тылах полка, разместившихся в небольшой деревеньке, в 2 километрах от города. В чистенькой хатке мы, не раздеваясь, уселись за стол. Шофёр Курбатов отказался оставить машину без присмотра на дороге, и ему принесли поесть в машину.

Завтрак продолжался не более 20-30 минут. Я уже подумал, что успею побриться. В последние три дня на эту процедуру не хватало времени, и я изрядно зарос жёсткой щетиной. Но побриться не удалось. Где-то недалеко послышался треск автоматных очередей и ружейных выстрелов. Немиров, ближе всех сидевший к выходу, выскочил на крыльцо, но почти сразу же вбежал обратно. На его лице застыло выражение не то тревоги, не то удивления, а может быть, и того и другого. Он прокричал неестественно громко, словно все мы были глухие:  

- По огородам идут немецкие автоматчики!

Смысл такого неожиданного сообщения не сразу дошёл до сознания. Нам казалось это совершенно невероятным. Но достаточно было посмотреть в маленькое оконце, чтобы рассеялись всякие сомнения. Вражеские автоматчики были уже совсем близко. Продвигались они медленно, воровато, осматривались и, уперев в животы свои лейки-автоматы, поливали свинцовым дождём впереди лежащую местность.

Прячась за хатами и сараями, мы по огородам и садам пробрались к моей машине. Курбатов был наготове. Он даже не стал дожидаться, когда мы рассядемся. Машина рванулась вперёд с открытыми качающимися дверцами. Каждая потерянная секунда могла стать для нас роковой. Пули угрожающе посвистывали уже совсем близко.

Автомашина благополучно выбралась на Ленинградское шоссе, и мы попали в деревню Пешки, в 6-8 километрах южнее Солнечногорска. К этому времени противник почти без боя овладел городом, но дальше не пошёл. Думаю, что у него не было достаточных сил продолжать наступление, да и разведка его, пожалуй, знала далеко не все, что у нас делалось на этом участке. А дела наши были, прямо скажем, плохи. Южнее города наших войск почти не было.

По шоссе из Москвы к Солнечногорску двигалось немало военных и гражданских машин. Мы организовали заслон и начали задерживать все автомобили, идущие из Москвы. Старшие машин и отдельные водители пытались протестовать против нашего "самоуправства". Никто из них не верил, что фашистские войска так быстро захватили Солнечногорск.

С наступлением темноты я выехал в штаб армии. Нужно было срочно доложить командованию фронта о положении в районе Солнечногорска.

Рокоссовский и Лобачёв все ещё не вернулись. Поэтому я пошёл к М. С. Малинину [начальнику штаба 16А] и без прикрас рассказал о создавшемся положении под Солнечногорском.  Малинин очень хорошо понимал, что творится на Ленинградском шоссе. Он тут же позвонил начальнику штаба фронта  В. Д. Соколовскому и доложил обо всем, что слышал от меня.

Соколовский не поверил. Заявил, что в Солнечногорске генерал Ревякин, у которого достаточно сил, чтобы отразить наступление противника.

Положив трубку, Михаил Сергеевич попросил меня ещё раз подробно рассказать о положении под Солнечногорском. Меня это разозлило. Я ещё раз повторил все, о чем уже говорил, и ушёл к себе поесть чего-нибудь. Ведь без малого 12 часов некогда было даже подумать о еде.

Не успел я сесть за стол, как прибежал адъютант Малинина и доложил, что меня срочно вызывают в штаб. Когда я вошёл к начальнику штаба, он разговаривал по ВЧ с фронтом, а увидев меня, знаками подозвал к себе и доложил по телефону:

- Товарищ командующий, передаю трубку Казакову.

Без энтузиазма взял я трубку и представился. Услышал властный недовольный голос командующего фронтом Г. К. Жукова. Командующий был очень резок и разносил меня на чем свет стоит. Он назвал меня паникёром, упрекнул, что я отсиживаюсь в штабе армии, обстановки не знаю и вообще ничего не понимаю в военном деле. Наконец Жуков уверенно заявил, что Солнечногорск надёжно обороняется под руководством Ревякина.

Когда он выговорился, я, с трудом сдерживая себя, доложил, что действительно в 12 часов в городе был Ревякин, но мне совершенно точно известно и то, что примерно с 14 часов там находятся немцы. На этом наш разговор закончился. Жуков приказал позвать к телефону Малинина, и я не без удовольствия передал ему трубку.

Из дальнейшего разговора Малинина с Жуковым я понял, что вера Жукова в Ревякина поколеблена. Командующий фронтом приказал Малинину срочно направить к Солнечногорску все резервы армии, но Михаил Сергеевич вынужден был огорчить его, доложив, что все резервы армии уже задействованы, их нет даже в стрелковых дивизиях и полках".

В.А. Ревякину не удалось организовать оборону города, - и не его в том вина…

Днём 23 ноября, встретив лишь очаговое сопротивление,  противник  овладел Солнечногорском.

А через неделю генерал-майор В.А. Ревякин был назначен командиром 8-й гвардейской Панфиловской дивизии. После предыдущих должностей - коменданта города Москвы, заместителя командующего 43-й армией - это было безусловно понижением в должности.

 


Панфиловцы на армейском рубеже обороны   

Итак, за три дня (20-23 ноября 1941 г.) командование Западного фронта и 16-й армии (т. е. Жуков и Рокоссовский) четыре раза меняло решение на оборону:

1. Приказ Жукова о переходе 16А на армейский рубеж обороны от 19 ноября 1941 г. (выполнялся 19-21 ноября 1941 г.);

2. Приказ Рокоссовского об отходе за Истру (т. е. на фронтовую линию обороны) от 20 ноября 1941 г. в нарушение предыдущего приказа (выполнялся 20-22 ноября 1941 г.);

3. Отмена Жуковым приказа Рокоссовского об отходе за Истру (выполнялся 22-23 ноября 1941 г.);

4. Приказ Жукова об отходе за Истру от 23 ноября 1941 г. (выполнялся 23-26 ноября 1941 г.)


Рассмотрим последовательно эти этапы обороны.

1073-й, 1075-й и 1077-й стрелковые полки 8 гв.сд упорно сопротивляются натиску немецких войск.

Сначала приведу выписку из «Боевого пути Панфиловской дивизии» за 16-19 ноября 1941 г.:

«16-17.11. 41 г. – противник возобновляет своё активное наступление по всему фронту. Были брошены новые части противника. Авиация активизировала свои действия.

Начав своё наступление – до 40 танков и 2-х батальонов пехоты, противник, прорвав оборону в районе ЯДРОВО, просачивается в тыл 690 сп и левого фланга 1077 сп, 20 танками занимает РОЖДЕСТВЕНО, ЛЫСЦОВО, ГОЛУБЦОВО. 1077 сп – ведёт бои, организовав круговую оборону, уничтожив до 1 полка пехоты и 17 танков, под воздействием превосходящих сил начал откатываться в восточном направлении. 690 сп, 2-й батальон 1073 сп, выйдя из окружения, с боем переходят на новый рубеж обороны.

18.11. 41 г. – противник, превосходящий в живой силе и танках, потеснил наши части на восток. При обстреле в Гусенево был убит генерал-майор тов. ПАНФИЛОВ И.В.

19.11 41 г. – дивизия занимает оборону ЗОЛЕВО, АКСЁНОВО, М<АЛОЕ> НИКОЛЬСКОЕ. 1077 сп в течение дня расстрелял до 1 роты пехоты и уничтожил 2 танка»

Командование Западного фронта 19 ноября 1941 года приказало 16-й армии отойти на армейскую линию обороны. Отход был завершён к исходу следующего дня.

20 ноября 1941 г. 8 гв.сд отошла с боями на рубеж ЗОЛЕВО — АКСЁНОВО — МАЛ. НИКОЛЬСКОЕ, штаб – в деревне Колпаки.

После гибели 18 ноября 1941 года генерала И.В. Панфилова командиром дивизии был назначен 19 ноября 1941 года полковник Павел Григорьевич Шелудько.

Вот его краткая биография…

Родился в 1897 году в селе Голтва (Гонтово) Кременчугского района Полтавской области. В Красной Армии с 1917 года. Член ВКП(б) с 1930 года. Окончил Военную академию им. Фрунзе в 1939 году. 7 июля 1941 года назначен командиром 279-й стрелковой дивизии. Почти весь октябрь 1941 года 279 сд вела бои в окружении в составе Брянского фронта. После выхода из окружения дивизия 17 ноября 1941 года была расформирована, а П.Г. Шелудько был 19 ноября 1941 года назначен командиром 8 гв.сд (1 декабря 1941 года был сменён генерал-майором В.А. Ревякиным). Затем Шелудько П.Г. был назначен командиром 25-ой отдельной стрелковой бригады 2-й Ударной армии. В окружении попал в плен вместе с генералом В.А. Власовым в июле 1942 года.

Освобождён в апреле 1945 г. После прохождения гос. проверки в г. Невель (с апреля по октябрь 1945 г.) восстановлен в звании. Потом, с октября 1945 года, проходил службу начальником отдела охраны режима в Амгуньском лагере № 5 военнопленных (японцев) г. Комсомольск. 4 августа 1946 года уволен по возрасту. Скончался в 1974 году.

Только что 316 сд стала гвардейской:


П Р И К А З
НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СССР

Содержание: О переименовании 316 сд в Гвардейскую дивизию
18 ноября 1941 г. №-339 г. Москва

В многочисленных боях за нашу Советскую Родину против гитлеровских захватчиков 316 сд показала образцы мужества, отваги, дисциплины и организованности. Своими отважными частями и умелыми действиями в течение 20 - 27 октября 316 дивизия отбивала атаки трёх пехотных дивизий и танковой дивизии фашистов.

Личный состав дивизии храбро дрался, остановил наступление превосходящих сил, обратил его в бегство и нанёс большие потери врагу, уничтожив у пр-ка до 80 танков и несколько б-нов пехоты.

На основании изложенного и в соответствии с постановлением Президиума Верховного Совета СССР Ставка Верховного Главного Командования ПРИКАЗЫВАЕТ:

1. За проявленную отвагу в боях, за стойкость, мужество и геройство переименовать 316 дивизию в 8-ю Гвардейскую дивизию /Командир дивизии Генерал-Майор Панфилов И.В./.

2. В соответствии с постановлением Президиума Верховного Совета СССР указанной дивизии вручить Боевое Знамя.

3. Всему начальствующему /высшему, старшему, среднему и младшему/ составу этой дивизии с ноября сего года установить полуторный, а бойцам двойной оклад содержания.

4. Настоящий приказ объявить в действующих Армиях и в округах, во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях и командах.

Народный Комиссар Обороны И. СТАЛИН
Начальник Генштаба КА Маршал Советского Союза  Б. ШАПОШНИКОВ

 В штаб дивизии, располагавшийся в деревне Колпаки,  приехал член Военного совета 16-й армии  А.А. Лобачёв – поздравить с присвоением 316-й стрелковой дивизии звания «гвардейской». Дивизия стала именоваться 8-й гвардейской стрелковой дивизией (а с 23 ноября 1941 года было добавлено – «имени И.В. Панфилова»).

Вот что писала об этом дивизионная газета «За Родину» 20 ноября 1941 г.:

«Селение только что очищено от немецкой нечисти. Ещё дымятся сожжённые гитлеровскими убийцами дома мирных колхозников, ещё гремят орудийные и миномётные раскаты.

В маленьком домике собрались бойцы, командиры и политработники. Сегодня знаменательный день на фронте: дивизионный комиссар т. Лобачёв вручает ордена и медали героям-гвардейцам.

Ордена Красного Знамени получают комиссар т. Логвиненко, храбрый командир гвардейцев т. Елин. Ордена «Красной Звезды» получают комиссар т. Клыков, военврач т. Абдукаримов, медали «За боевые заслуги» - медицинская сестра Нина Павлова, военфельдшер Меленевский. Ордена и медали были вручены также другим бойцам, командирам и политработникам.

Дивизионный комиссар т. Лобачёв горячо поздравил награждённых. С ответным словом выступил комиссар т. Логвиненко. После официальной части состоялся товарищеский ужин.

Военкор Г. Загумённый»

 


Начало отхода 8-й гв.сд к истринскому рубежу 
 
Командарм-16 генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский планировал выполнить отвод войск за реку Истру в два этапа.

Сначала стрелковым дивизиям (8 гв.сд, 18 сд, 78 сд) надлежало отойти с армейского рубежа обороны на промежуточный рубеж  под прикрытием собственных арьергардов, а также подвижных воинских частей – танковых и кавалерийских; главными из них были – 1-ая гвардейская танковая бригада генерал-майора М.Е. Катукова с приданными ей другими танковыми бригадами и кавалерийская группа генерал-майора Л.М. Доватора. Расстояние между рубежами – 15-20 километров. После отвода стрелковых дивизий танковые и кавалерийские части должны были отойти за линию обороны стрелковых дивизий.

Затем маневр повторялся: стрелковые дивизии отходили с промежуточного рубежа за реку Истра и Истринское водохранилище, а танкисты с кавалеристами прикрывали отход. С отходом последних частей дамба водохранилища и мосты взрывались.

Всем частям штаб 16А разослал приказ на отход с офицерами связи. Не успела 8-я гвардейская дивизия полностью развернуться на армейском рубеже, как поступил новый приказ – об отходе на следующий оборонительный рубеж: Денежкино – Надеждино - Устиново, в 16-18км к востоку от прежнего. Это командарм-16 Рокоссовский начал выполнять свой план обороны с отводом войск на восточный берег Истры и Истринского водохранилища.

Проследим выполнение этого плана по документам и воспоминаниям участников боев…

1077 сп, только что вышедший из окружения, расположился на трёхкилометровой линии обороны Золево – Аксёново.

Вот что пишет комиссар 1-го батальона 1077 сп Василий Максимович Малкин в  «Книге памяти Солнечногорского района. Третья книга» (Солнечногорск, 2000, сс.24-27):

«Совсем стемнело <20 ноября 1941 г. – И.Б.>. Мороз крепчал. Мутным светлым пятном в ночном небе светила луна. Мы пришли с Александром Гладковым к командиру хозяйственного взвода, чтобы проверить, как идёт выполнение распоряжения Елокова о переодевании личного состава в зимнее обмундирование. Подошли в тот момент, когда подъехала подвода с полушубками, которой управлял завскладом вещевого снабжения полка. Командир хозвзвода, тщательно пересчитав полушубки, сказал:

- Нет одного.

- Значит, не хватило, - спокойно ответил завскладом. – Война не мать родная. Понимать надо трудности.

Младший политрук Гладков, впившись глазами в новый, ещё чистенький полушубок, в котором щеголял завскладом, взорвался:

- Говоришь, понимать надо трудности? Напялил на себя не положенный тебе полушубок и ещё рассуждает. Ты оставил без тёплой одежды, к примеру, того же пулемётчика, который день и ночь на морозе. А ну, снимай полушубок! Иначе силой разденем.

Кладовщик не ожидал такого поворота, испугался, но все-таки огрызнулся:

- Что мне положено или не положено – не ваше дело. У меня есть начальство, есть кому командовать.

Он торопливо сел на повозку, приказал ездовому:

- Трогай!

Гладков схватил лошадь под уздцы.

- Снимай полушубок! – гаркнул он на кладовщика.

Тот понял, что дело серьёзное, проворно соскочил с повозки, поспешно снял с себя полушубок и бросил в общую кучу. Писарь хозвзвода, предвидя финал инцидента, уже принёс старую шинель и теперь передал её интенданту. Ездовой хлестнул лошадь, и повозка тронулась. Не знаю, доложил ли кладовщик об этой истории своему начальству, только к ней позже никто не возвращался.

В эту ночь батальон оделся по-зимнему. Всем выдали тёплое белье, шапки-ушанки, варежки, байковые портянки. Бойцы получили полушубки и валенки, ватные фуфайки, которые надевали под шинель, ватные брюки.

Наконец и я переоделся в соответствующую должности форму.  До сего дня я ходил в форме красноармейца, хотя уже был заместителем политрука, политруком роты, а теперь военкомом батальона. Просто на складе полка до этого не было нужного обмундирования, даже кубиков для обозначения звания младшего политрука. Почти месяц я ходил с нарисованными в петлицах химическим карандашом знаками различия.

Когда личный состав батальона переоделся, нас с комбатом вызвал командир полка. Мы с Елоковым шли на КП, полагая, что вызвали нас для устного доклада об истёкшем дне и для уточнения задач предстоящего боя.  Время подходило к полуночи <ночь с 20 на 21 ноября 1941 г. – И.Б.>…

Командир полка майор З.С. Шехтман, военком старший политрук А.М. Корсаков вызвали командиров и военкомов батальонов. Разговор был короткий, но совсем не о том, к чему мы готовились. Мы узнали, что резко ухудшилась обстановка в полосе обороны 16-й армии, и командарм генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский решил отвести войска к Истринскому водохранилищу…

- Нашему полку в течение ночи и следующего дня приказано совершить марш и занять оборону, - майор Шехтман склонился над картой, - на рубеже населённых пунктов Надеждино, Нижнее Васильевское с задачей оседлать шоссейную дорогу, идущую от Волоколамского шоссе через Нудоль-Шарино на север, и помешать врагу осуществить замысел на окружение наших войск…

Полк выступил во второй половине ночи… Мороз покрепчал, прихватывал щеки.  Шли просёлочными дорогами, через лес, обходя большаки. Это удлиняло путь, но снижало вероятность встреч с противником. Тишину нарушало лишь шарканье солдатских ботинок по промерзшей дороге. Иногда слышались приглушённые команды «Подтянись!», «Шире шаг!», «Не отставать!» да фырканье лошадей – незаменимый транспорт в нашем безавтомобильном полковом хозяйстве – тянущих нагруженные до предела повозки и сани.

На рассвете <21 ноября 1941 г. – И.Б.> в полк прибыл офицер связи штаба дивизии и передал майору Шехтману боевое распоряжение: остановиться в лесу возле деревни Колпаки и принять прибывшее пополнение…

Батальону предписывалось ровно сто человек, в основном рядовых. Было и небольшое число младших командиров. Мало, конечно, но все же в каждую стрелковую роту влились по тридцать новых бойцов, а в пулемётную – десять…

Часть пополнения прибыла из ближайших к Западному фронту районов Москвы и Московской области, остальные – из Рязанской, Калининской областей, из Чувашской АССР…

Из Колпаков полк уходил в сумерках, через шесть часов. Бойцы впервые за трое последних суток поспали часа три, привели в порядок оружие…

Нам повезло, противника в пути не встретили. Ранним утром 22 ноября вышли к небольшой деревне Денежкино… Оставив у деревни в обороне 3-й батальон, полк отошёл южнее на пять километров к деревне Надеждино, у которой второй батальон оседлал шоссе и начал окапываться.

Левее и юго-восточнее, между деревнями Бодрово и Нижнее Васильевское, фронтом на юг в 11 часов дня развернулся 1-й батальон Елокова».

1073-й и 1075-й стрелковые полки дивизии ещё ранее, 21 ноября,  расположились южнее, на участке Устиново – Рыбушки  – Ново-Петровское – лес севернее района Головино - Румянцево, перекрыв Волоколамское шоссе и ведя ожесточённые бои с танками и пехотой противника. 

1-й батальон 1073 сп (комбат – старший лейтенант Баурджан Момыш-улы) прикрывал отход частей дивизии и ещё не вышел из окружения. В своём боевом донесении от 20.00 19 ноября Момыш-улы сообщал:

«… батальон, занимая оборону в районе ст. Матренино - отм. 151.0 – Горюны, вёл бой в течение трёх дней, несмотря на окружение. Противник потерял три танка, одно орудие, две автомашины, убито до ста человек, захвачено много оружия…».

Выход из окружения Баурджан Момыш-улы описывает в своей книге «За нами Москва (записки офицера). Алма-Ата, Казгосиздат, 1963, сс. 377-378»: 

«... Батальон по тылам противника пробирался к своим. Мы шли по просёлкам, по лесным просекам, с боем перешли шоссе. Когда подходили к шоссе, по нему мчались немецкие машины. Теперь шоссе было открыто для них. Мы пропустили одну мотоколонну, подтянулись и залегли почти у самого кювета. Появилась вторая мотоколонна. В кузовах машин сидела пехота. Я приказал вести огонь по кузовам машин, в водителей не стрелять. Машины поравнялись с нами. По сигналу был открыт ружейно-пулемётный огонь. Ошеломлённые неожиданным обстрелом, водители прибавили газу и промчались, увозя свой груз — убитых и раненых. Пуля угодила в водителя предпоследней машины. Машина остановилась, а идущая сзади натолкнулась на неё. Немецкие солдаты спрыгнули на шоссе, залегли в кюветы и открыли огонь.

— Вперёд! — крикнул я.                                                                                 

Наши бойцы бросились вперёд, смяли немцев. Мы пересекли шоссе коротким броском и спешно углубились в лес. Вышли на опушку леса… Расставили непосредственное охранение, решили устроить двухчасовой привал, разведать окрестности…»

Следующий отрывок воспоминаний взят мной из стенограммы беседы-лекции Баурджана Момыш-улы в Казахском филиале АН СССР (Алма-Ата, 19-25 января 1944 г.); цитирую по книге Баурджана Момыш-улы «Психология войны», (Алматы, изд. Казахстан, 1996, сс.134-135) :

«По бездорожью нам двигаться было нельзя, у нас было две пушки, поэтому двигались мы по тропам и просекам.

Немцы идут по дороге ночью, видимо, они очень торопились. Что же нам делать? Нам надо двигаться по дороге, чтобы до рассвета выйти на правый фланг и подойти к своим. Мы пробивались на север, но и здесь были немецкие части. Ночь долгая, а немцы идут по дороге почему-то пешком, разговаривают. И вот немецкая колонна прошла от нас метрах в 70 вперёд. Принимаю решение и пристраиваюсь к этой немецкой колонне со своим батальоном, и получилось, что впереди немцы, а в 70 метрах от них сзади – колонна наших. Приказано было зарядить винтовки и держать наготове. В таком порядке с немцами двигались 3-4 километра. Но сзади нас двигалась другая немецкая колонна, и мы очутились в середине. Вдруг обгоняет нас немец-связной на мотоцикле и кричит «хахяло», «хахяло». Мы молчим. Он проносится дальше, и так около десяти мотоциклов обгоняют нас…

Немцы сделали привал, остановились. Значит, нам дальше шагать нельзя, и мы повернули на просеку вправо. Немцы об этом узнали с опозданием и пошли на такую провокацию, стали кричать: «Товарищи, стойте!» Потом начали освещать и обстреливать то направление, в котором мы ушли, но было уже поздно. Мы к тому времени удалились уже на 1,5–2 километра.

23-го числа вышли на правый фланг дивизии в районе севернее Колпаки.

Встречаю командира 3-го батальона 1077-го полка старшего лейтенанта Ковалева. От него узнаю, что 18 ноября нам было присвоено звание Гвардейской дивизии. Дивизия была переименована в 8-ю гвардейскую, награждена орденом Красного Знамени. Узнал я и третью, уже печальную новость, что в районе Гусенево погиб генерал Панфилов... До штаба дивизии нам оставалось километров 15. Мы четвёртые сутки двигаемся, голодные. Я попросил Ковалева нас накормить, но у него ничего не оказалось. Одно дело накормить одного человека, другое – батальон. Хотя батальон к тому времени значительно поредел, но накормить было трудно. Был сильный мороз, и голод ощущался ещё сильнее. Когда руки и ноги мёрзнут, это ещё терпимо, но когда замерзают внутренности, это уже плохо. Когда идёшь – ничего, а остановишься – ощущение такое, будто замерзает весь организм, чувствуешь, что именно внутри мёрзнешь».

Возвращаюсь к книге Б. Момыш-улы «За нами Москва», (сс.382-383):

«... Подойдя к деревне, где стоял штаб полка, мы увидели около роты выстроенных бойцов, командира и комиссара полка. Я остановил батальон и скомандовал: «Смирно! Равнение направо!». Салютуя клинком (который я носил по старой привычке до конца войны, даже будучи командиром дивизии), подошёл строевым шагом к командиру и комиссару полка и громко отрапортовал:  

— Товарищ командир, товарищ комиссар полка! — Хотя последнее по уставу не полагалось, я нарочно произнёс  эти слова громче, отдавая должное стараниям Логвиненко, организовавшего нам такую торжественную встречу, а он от удовольствия словно помолодел лет на десять и стоял, по-детски улыбаясь. — Первый батальон вверенного вам полка выполнил боевые задания генерала Панфилова и прибыл в ваше распоряжение...  

Командир полка майор Елин, приняв рапорт, подал мне руку, а комиссар Логвиненко обнял меня, поцеловал и, обращаясь к встретившей нас сборной роте из подразделений штаба полка, своим чуть хрипловатым голосом выкрикнул:  

— Нашим славным товарищам, достойно выполнившим боевое задание нашего отца — генерала Панфилова, гвардейское «ура», товарищи!

Рота громко крикнула «ура», а мой усталый батальон без всякой команды подхватил замирающее эхо, и троекратно, протяжно прокричал: «Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!»

Наш боевой друг и товарищ Фёдор Толстунов стоял на правом фланге батальона и вытирал платком глаза.  

Логвиненко был взволнован. Он вышел на середину строя, снял шапку-ушанку. На морозе его белёсый чуб нелепо торчал во все стороны. Комиссар полка начал свою речь:

— Товарищи! Орлы боевые! Хлопцы дорогие! — Тут он захлебнулся от волнения и закашлялся. — Я, как комиссар вашего полка, очень и очень рад вас видеть здесь. (Аплодисменты.) Я, хлопцы боевые, вас всех обнимаю и целую. Я вас, товарищи, от всего комиссарского моего сердца поздравляю с боевыми успехами. (Аплодисменты.) Вы, хлопцы, пережили много, но и мы пережили за эти дни немало. Мы тоже воевали, мы тоже не меньше вашего страдали. Вы, товарищи, с достоинством, по-гвардейски выполнили боевое задание генерала Панфилова. Не скрою от вас, хлопцы: мы считали вас погибшими. Но вы, товарищи, стоите здесь здоровёхоньки. Как наши деды говорили, слава богу. (Аплодисменты.) Некоторые из ваших, из наших товарищей погибли в боях. Слава и честь им, героям, отдавшим жизнь за нашу Родину! Вы все снимите шапки (строй снимает шапки), молчите, хлопцы, и про себя произносите: «Вечная память и вечная слава павшим героям». (Минутное молчание.) Мне незачем говорить о долге советских воинов перед Родиной. Нам очень туго и трудно приходится. Но мы с вами — большевики, мы — красноармейцы. До Москвы осталось совсем и совсем недалеко. Неужели мы позволим, чтобы фашисты до Москвы дошли?! Нет! Нет! Нет! Неужели мы, товарищи, позволим, чтобы немец, как это делали французы в 1812 году, мочился у стен древнего Кремля?! (Строй молчит.)

…Товарищи, наш славный командир генерал-майор Иван Васильевич Панфилов погиб смертью героя восемнадцатого ноября 1941 года в районе деревни Гусеново, Московской области. Весь личный состав нашей дивизии, состоящий из многих национальностей, звал его каждый по-своему: русские — отцом, украинцы — батькой, казахи и киргизы — аксакалом, узбеки и уйгуры — дадой... Такое почтительное имя не каждый генерал заслужил! Такой чести не каждый большевик удостоен...

Товарищи! Наш генерал погиб! Погиб, как воин! Наш генерал, уходя от нас, завещал нам свято хранить боевые традиции нашей славной Красной Армии, быть верными своему воинскому долгу, верить в нашу победу над врагом...»  

 


Отход Панфиловской дивизии к Истре  

Сначала приведу выписку из «Боевого пути 8 гв.сд»:

«21.11.41 г – Приказом 16-й армии дивизия после совершения ночного марша заняла оборону НАДЕЖДИНО, УСТИНОВО, РЫБУШКИ, приняв бой с частями противника из района НОВОПЕТРОВСКОЕ. 

22-23.11.41 г. – Противник до 1 полка пехоты, 25 танков в 11.00 потеснил наши части (1073, 1075 сп) и овладел УСТИНОВО, РЫБУШКИ. Подтянув подкрепление из Новопетровского, противник развил наступление на Н-ВАСИЛЬЕВСКОЕ.

24-25.11.41 г. – Согласно приказа Военного Совета дивизия совершила переход и, ведя бой, заняла оборону по восточному берегу Истринское водохранилище, Лопотово, Горки, Раково».

А теперь разверну это краткое сообщение…

Ранее уже сообщалось, что утром 21 ноября 1941 года в штабе дивизии в Колпаках 1077 полк получил пополнение: по сто человек в каждый батальон. Это означает, что и другие полки получили такое же пополнение (так как пополнение предписывается на дивизию в целом, а командование более или менее равномерно его распределяет). 1077 сп отправился далее выполнять свое особое задание, фактически отделившись от дивизии, а остальным подразделениям дивизии пришлось в тот же день выдержать тяжелый оборонительный бой у деревень Устиново и Рыбушки, отражая атаки превосходящих сил противника, стремившегося прорваться в направлении Спас-Нудоли.

Полковых и батальонных донесений 8 гв.сд за этот день мне найти не удалось. Вот лишь несколько косвенных свидетельств…

 Из «Наградного листа Малика Габдулина»:

«…Звание – старший политрук, должность, часть – военком 2 батальона 1075 сп 8 гв.сд.

Представляется к званию «Герой Советского Союза».

Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг:

Тов. Габдуллин прибыл в полк с момента его организации, т. е. с 15 июля 1941 г. и был назначен политруком 45 мм батареи.

…Во время боя под селом Рыбушка часть второго батальона оказалась отрезанной со всех сторон. В контратаку были брошены рота третьего батальона и группа автоматчиков во главе с тов. Габдуллиным. В это время танковый, пулемётный и миномётный огонь простреливал подступы, стремясь не допустить соединения автоматчиков. Командир группы был тяжело ранен, ранение получил и тов. Габдуллин. Но сознавая, что оставлять группу без командира нельзя, он, преодолевая боли ранения, принял командование на себя и не ушёл с поля боя до выполнения поставленной задачи. В результате отрезанная группа при малых потерях возвратила свою боеспособность».

Напомню, что именно группа бойцов 2-го батальона 1075 сп совершила подвиг у разъезда Дубосеково 16 ноября 1941 г.

Еще один пример – из «Наградного листа Николая Федоровича Кретова»:

«…Звание – лейтенант, должность, часть – командир танковой роты 23 тбр.

Представляется к званию «Герой Советского Союза».

…21 ноября 1941 года, находясь в засаде в районе Устиново, подпустил 11 немецких танков на расстояние 150 метров, после чего ураганным огнём уничтожил 3 танка и до роты пехоты противника, остальные танки и пехота обратились в бегство».

Я присоединяю к тексту о 8 гв.сд (и буду впоследствии присоединять) 23-ю танковую бригаду по следующей причине:

23 тбр в течение всего ноября 1941 года находилась в подчинении Западного фронта и лишь была придана 16-й армии. Видимо, условием такой передачи было использование 23-й танковой бригады в первую очередь для поддержки Панфиловской дивизии. Именно поэтому, даже тогда, когда 23 тбр в 20-х числах ноября 1941 года действовала в составе группы командира 1 гв.тбр генерал-майора Катукова, она (23 тбр) находилась в боевых порядках 8 гв.сд. Так оставалось включительно до боев у станции Крюково.

После того, как 8 гв.сд отступила от населенных пунктов Устиново, Рыбушки Нижне-Васильевское и Бодрово, она была выведена во второй эшелон и начала отход к Истринскому водохранилищу под прикрытием танковых частей группы Катукова.  Так продолжалось до  22 ноября, когда днем с офицером связи прибыл из 16-й армии пакет с приказом Жукова, запрещающим отход за Истру.

Напомню, что этот секретный приказ был написан в штабе Западного фронта еще 21 ноября 1941 г., но дошел и был зачитан командному составу лишь 22 ноября . Рядовому составу сообщали лишь основное требование приказа: «Стоять насмерть!».

И – Панфиловская дивизия снова встала в оборону на рубеже Рождествено – Якунино – Синево – Мартюшино, у самого берега Истринского водохранилища.

Но в тылу у противника осталась группа бойцов 1073 сп, которая прикрывала отход и не сумела выйти из окружения. Командир 1073 сп майор Елин посылает разведгруппу для выяснения обстановки. Вот ее сводка:


Разведсводка № 049 к 24.00 23.11 Штаполк 1073 <место указано неразборчиво> 

                                                    Карта 100000 – 38

12.00 23.11 Противник силою до 2-х батальонов пехоты с танками предпринял обходное движение на позиции наших бойцов с направления севернее Устинова.

<час нрзб> 23.11 Минометный огонь по позиции 800 метров западнее В. Никольского с направления МТС.

<час нрзб> 23.11 Из Устинова по дороге к Бодрово прошла группа танков. 

<час нрзб>Автоматный и пулеметный огонь с опушки леса с северо-западной по юго-восточной стороне Бодрово.

14.15 23.11 Из леса, что 100  метров северо-западнее Бодрово, вышли 2 танка и открыли огонь по Бодрово. 

14.30 В Бодрово вошли 8 танков и повели огонь по Н. Васильевское.

Нач. штаба 1073 сп капитан: /подпись - Демидович/

23.11.41 ПНШ2 1073

мл. лейт. /подпись - Тимофеев/»

Помочь бойцам не удалось. Вероятно, они все погибли. Известна лишь одна фамилия:

АГУРЕЕВ Иван Алексеевич, 1915 г.рождения д. Красный Поселок Рязанской обл., лейтенант, адъютант стрелкового батальона 1073-го стрелкового полка, убит 23 ноября 1941 года, захоронен вблизи дер. Устиново Волоколамского района Московской области.

Бой в районе Устиново-Бодрово подтверждается и противником:

«Группа армий «Центр» 1 а № Т 1187/41 секретно

Штаб-квартира, 23.11.41 г. 20 час. 55 мин.


ВЕЧЕРНЕЕ ОПЕРАТИВНОЕ ДОНЕСЕНИЕ 23.11.1941 г. 

Части дивизии СС «Рейх» и 10 тд ведут наступление на ФИЛАТОВО и юго-восточнее.

После тяжелого лесного боя части 5 тд овладели ДОЛЕВО. Часть сил очистила РУМЯНЦЕВО.

1 тд ведет бой с противником в лесной местности восточнее и северо-восточнее УСТИНОВО».

Наконец, 23 ноября 1941 г. командующий Западным фронтом генерал армии Г.К. Жуков дал директиву на отход частей за Истру. В уточнение этой директивы вышло распоряжение начальника штаба Западного фронта Соколовского начальнику штаба 16-й армии Малинину:

НАШТАРМУ 16 МАЛИНИНУ

Комфронтом приказал:

1. Группой Доватора, усилив ее 44-й кавдивизией, с рассветом 24.11 нанести удар по тылам противника, действующего против Солнечногорска.

Послать к Доватору командиров, помочь организовать удар. Командиров послать на танках, машинах, самолетах. Тылы Доватора убрать к востоку от Истринского водохранилища.

2. 20 кд форсированным маршем выводить в указанный район, за Истринское водохранилище.

3. Отход центра армии на указанный директивой комфронта рубеж закончить не позднее рассвета 24.11.

Артиллерию отвести - основную массу, а тяжелую полностью - на огневые позиции к востоку от Истринского водохранилища.

4. Получение, исполнение донести.

Соколовский
23.11.41 17.55

Конечно, отвести до рассвета 24 ноября части на восточный берег Истринского водохранилища было нереально, ведь приказ мог начать выполняться только с получением письменного предписания, а на это требовалось время.

Если 8 гв.сд, находясь во втором эшелоне да к тому же рядом со штабом 16-й армии, могла сделать такой отход сравнительно быстро, то иначе обстояло дело с отходом 18 сд (командир – полковник П.Н. Чернышев) и 78 сд (командир – полковник А.П. Белобородов).

Половина 18 сд в этот день отходила к реке Истре, а другая половина вместе со штабом билась в окружении у Савельево (в 12-14 км к западу от реки Истры).

Комдиву-18 Чернышеву пакет с приказом об отходе был вручен лишь в 6 часов утра 25 ноября. А в штаб 78сд офицер связи так и не прибыл: как выяснилось позже, он погиб.  И дивизия Белобородова еще двое суток держала оборону на западном берегу Истры.

Первыми на восточный берег Истринского водохранилища вышли 8 гв.сд и 23 тбр. 


Отход  8-й гвардейской дивизии за Истринское водохранилище  

Выполняя приказ командующего Западным фронтом Г.К. Жукова, 16-я армия в ночь с 23 на 24 ноября 1941 г. начала отход на восточный берег Истры.

Штаб 16А, находившийся ранее в Нудоли, переместился в село Соколово, но, пробыв там менее суток, 24 ноября 1941 г. был переведён в район поселка Сходня.

Из частей 16-й армии первой начала отход 8 гв.сд. Форсирование Истринского водохранилища осуществлялось в нескольких местах, наиболее удобной была переправа у села Пятница, где за сутки до этого к Солнечногорску прошла конница Доватора и 1077-й сп майора Шехтмана. Другая переправа была в районе Лопотово.

Но за эти сутки шлюзы водохранилища были приподняты, чтобы повысить уровень воды в реке Истра на 1-2 метра и таким образом затруднить германским войскам  организацию переправы.

Соответственно, на 1-2 метра упал уровень воды в Истринском водохранилище. Лёд осел, потрескался, продвижение машин и конных повозок (а их в дивизии сотни!)  затруднилось. Сапёры прокладывали гати, но передвижение, особенно днём,  всё равно было медленным, если учесть действия вражеской авиации. Притом, пока тылы дивизии переправлялись, пехота в боях прикрывала отход.

А враг давил, прижимая наши дивизии к Истре. 24 ноября 1941 г. 8 гв.сд оставила Якунино и Синево, 10-я танковая дивизия противника взяла Филатово, дивизия СС «Рейх» - Бухарево, 11-я танковая дивизия противника вышла к северной части Истринского водохранилища.

5-я танковая дивизия немцев в этот день, заняв Ананово, где оборонялась 23 тбр, прорвалась к водохранилищу в южной его части, рядом с плотиной. Таким образом 23 тбр, действовавшая на левом фланге 8 гв.сд, оказалась от неё отрезанной. Впрочем, наши танки и не могли уйти далеко от переправы по мосту в селе Бужарово: другой переправы для танков не было.

В итоге дня, 24 ноября 1941 г. танкисты 23 тбр, переправившись на восточный берег Истры по мосту в селе Бужарово, заняли снова оборону на левом фланге 8 гв.сд на рубеже Раково – Скриково - Савкино. 

Надо признать, что к началу последнего немецкого наступления на Москву (16.11.1941 г.) 23-я танковая бригада имела в боевом строю всего 15 танков (один КВ, четыре Т-34, десять легких). Большинство из них в тяжелых боях были потеряны, но тем не менее 23 тбр сражалась достойно, прикрывая отход наших войск на восточный берег Истры.

24 ноября 1941 г. в 15.00 были взорваны два шлюза и башни донного выпуска плотины Истринского водохранилища, и тем самым был создан оборонный водно-заградительный рубеж на р. Истре. Уровень воды в нижнем бьефе поднялся на 5–6 м. В результате проведённых действий водоём был полностью опустошён. Стремительное движение воды нанесло урон переправляющимся подразделениям 8 гв.сд.

Вот что пишет об этом Б. Момыш-улы (цитирую по книге «Психология войны. Алматы, изд. «Казахстан»», стр. 139-140): 

«В это время дамба Истринского водохранилища была взорвана… Бурные потоки воды после взрыва прошли, и остатки воды еще не успели замёрзнуть, но образовали такой лёд, который не выдержал бы наши войска. Пехота и легкая артиллерия прошли, но несколько тяжёлых орудий 27-го гвардейского артиллерийского полка <857 ап> под командованием подполковника Курганова ушли под лёд».

24 ноября 1941 г., к исходу дня, после отхода основных частей на восточный берег Истры образовалась новая линия обороны 16-й армии. Кавалерийский корпус Доватора с приданными двумя батальонами 1077 сп вел оборонительные бои южнее Солнечногорска на Ленинградском шоссе на рубеже Савельево - Обухово. Левее, на рубеже Стрегачево – Миронцево – Пятница двумя полками оборонялась 20 кд, тоже приданная Доватору. Соседом 20 кд слева была 8 гв.сд, оборонявшаяся на рубеже село Пятница – Лопотово – Скриково: 1073 сп занимал Пятницу, Лопотово, Трусово и Соколово, 1075 сп – Раково, Скриково. На левом фланге 8-й гвардейской дивизии держала оборону 23 тбр.

Немецкие передовые части стали предпринимать попытки переправиться через Истру и Истринское водохранилище. Мелкие группы автоматчиков противника в районе Татищево перешли обмелевшее водохранилище и проникли в район Бережки, а в районе Лопотово немцы овладели неповреждённой гатью, той, что осталась после отхода 8 гв.сд. 

Обстоятельств форсирования немцами реки Истры в районе Бужарово в документах Красной армии в ЦАМО РФ обнаружить не удалось.

В отчете немецкой 4 танковой группы описано, как в ночь с 24 на 25 ноября 1941 г.  передовой отряд состоящий из пехоты, танков <25 танков и 50 машин с пехотой – И.Б.> и артиллерийских и зенитных орудий незаметно прошёл с предмостного плацдарма на берегу р. Истра в расположение русских. Затем немцы добрались до деревень Куртасово и Степаньково и сумели воспользоваться ошибкой караула. Танкисты в танке, охраняющем штаб, из-за шума своего двигателя не услышали подхода немцев. Часовой, вооруженный одной винтовкой, увидел немецкий танк, когда было уже поздно. Немецкие танки и артиллерия начали стрелять по домам, поджигая их.

Через переправу немцы сумели переправить танки, артиллерийские орудия и пехоту. В окружении в районе деревни Скриково оказалась вся 3 –я рота мотострелкового батальона 23 тбр. Лишь отдельным бойцам удалось выйти из окружения.

 


На флангах Панфиловской дивизии 

Панфиловская дивизия, завершив 25 ноября 1941 г. форсирование Истринского водохранилища, заняла оборону на его восточном берегу – от села Пятница (искл.) на правом фланге и до деревень Скриково и Савкино у плотины водохранилища южнее села Раково на левом фланге.

Соседом справа была 20-я кавалерийская дивизия (20 кд). Поздно получив приказ о включении в группу Доватора, 20 кд была определена Доватором в резерв при контрударе  группы на Солнечногорск 24 ноября 1941 года. Попервоначалу 20 кд, расположившись на рубеже Кривцово – Миронцево – Бережки (по восточному берегу Истринского водохранилища), прикрывала левый фланг группы Доватора при контратаках на Солнечногорск.

Задержав на некоторое время наступление противника, кавалеристы Доватора вынуждены были отступить; отступила и 20 кд: сначала, к утру 25 ноября, отошла своим левым флангом к селу Пятница, а на следующий день была оставлена и Пятница.

О жестокости боев говорит такой факт: когда 25 ноября 1941 г. немцами была взята деревня Курилово, то ими там были расстреляны и свалены в силосную яму 138 захваченных в плен наших бойцов и командиров, в основном из группы Доватора, в том числе из 20 кд (сведения взяты из «Сводки злодеяний немецко-фашистских захватчиков по Солнечногорскому району»).

Соседом панфиловцев слева была 23 тбр (командир – полковник Белов Евтихий Емельянович) и далее – 18 сд полковника Чернышева, поддерживаемая 1 гв.тбр генерал-майора Катукова. Здесь для 8 гв.сд сложилась в эти дни (24-25 ноября 1941 г.) наиболее тяжелая обстановка.

Напомню, что в ночь с 24 на 25 ноября 1941 г. немцам удалось захватить мост у села Бужарово и создать плацдарм на восточном берегу Истры с центром в деревне Сафонтьево. Отсюда наступательный порыв противника распространился: на юг – в направлении города Истры, на восток – сразу удалось захватить деревню Степаньково, на северо-восток – в направлении деревень Савкино, Скриково, Раково, где держала оборону 8 гв.сд и поддерживающая ее 23 тбр. В окружении в районе деревни Скриково оказалась вся 3–я рота мотострелкового батальона 23 тбр. Лишь отдельным бойцам удалось выйти из окружения.

Видимо, немецкие танки прорвались не только через мост у Бужарово, но и в километре севернее, через плотину Истринского водохранилища (сведений – ни с нашей стороны, ни со стороны противника – не удалось пока обнаружить).

Командир 8 гв.сд полковник Шелудько запросил у танкистов Катукова помощи танками. Катуков смог выделить лишь три своих последних танка во главе с известным асом танковых боев Лавриненко. Группа должна была выступить в полночь на 25 ноября 1941 г., но оказалась втянутой в бой  у Бужарово и помочь панфиловцам не смогла.

 «Танков, танков!» - просили все… Дважды просил Жуков у Сталина, но тот отвечал: «Нет, танков дать не можем…». 

 


Панфиловская дивизия в обороне на восточном берегу Истринского водохранилища
(25-26 ноября 1941 г.)

Сначала приведу выписку из «Боевого пути 8 гв.сд»:

«26.11.41 г. – 8 гв.сд занимает оборону Полежайки – Соколово – Раково – Горки. В 10.00 противник, сосредоточив танки, пехоту в районе Пятница, Лопотово, Скриково, повел наступление на наш левый фланг.

1075 сп – вел бои в течение всего дня. Под воздействием превосходящих сил пр-ка: 17 танков и до батальона пехоты оставил Раково, отошел на Горки и опушку леса: 700 м севернее Горки. Противник понес потери: 5 танков, штабная автомашина.

1073 сп – активных действий не предпринимал. Действием полковой разведки на северо-восточной окраине <Лопотово – И.Б.> уничтожил два дома с фашистскими автоматчиками – до 50 человек.

1077 сп – в составе 2-х батальонов, 5 орудий 857 ап действует совместно с группой Доватора.

Сосредоточился  для наступления на северной опушке леса, южнее Пешки. Приказ о наступлении комдивом 53 кп был отменен. Это дало противнику подготовиться и нанести значительный урон наступающим с 18.00 нашим частям. 1 и 2 батальоны потеряли убитыми и ранеными до 150 человек. Противник понес потери до 2-х рот пехоты. В результате наступления восточная часть села была отбита у противника.

На рассвете 27.11 Пешки были сожж… <далее текст основательно стерт – И.Б.>

3 батальон 1077 сп, совместно с 23 тбр отбивая все попытки противника потеснить обороняющихся, прочно удерживает Огниково».

Разверну эту выписку подробнее…

26 ноября 1941 г. по всей линии обороны 8 гв.сд с боями отступила на полтора-три километра. Противник захватил Пятницу, Лопотово, Трусово, Раково, Скриково, оттеснив 8 гв.сд от всего восточного побережья Истринского водохранилища.

Особенно тяжелое положение создалось на левом фланге Панфиловской дивизии, где противник расширял плацдарм у захваченного в Бужарово моста через Истру и у плотины водохранилища. Здесь оборонялись: 1075 сп, отошедший в Горки (в 2 км южнее Соколово), и 3-й батальон 1077 сп (командир батальона – старший лейтенант Ковалев)   совместно с 23 тбр (район деревни Огниково, в 4 км южнее Соколово).

1-й и 2-й батальоны 1077 сп в группе Доватора сражались на Ленинградском шоссе за село Пешки. О них я расскажу позже в отдельной главке.

В описании боевых действий 8 гв.сд сообщается, что 1073 сп «…действием полковой разведки на северо-восточной окраине Лопотово уничтожил два дома с фашистскими автоматчиками – до 50 человек».

Несколько по-другому описывает этот случай Баурджан Момыш-улы (см. его «Психология войны», Алматы, изд. «Казахстан», 1996, стр. 140»):

«Сначала мы занимали оборону по левому берегу водохранилища.

Лопатино <Лопотово – И.Б.>– это большая деревня, а место очень низкое, на которую лопатинцы решили отселять своих молодоженов, на небольшой высоте было построено всего 10 дворов, и поэтому эта деревенька носила название «Десятидворка».

С боями мы занимаем рубеж на северо-запад Павлино <Повадино – И.Б.>, Трусово. Мой батальон был левофланговым.

25 ноября получили данные, что в Десятидворках в каждом доме ночуют по 20–30 немцев. Было холодно, все сидели в домах. Я в это время был у Елина, и он мне говорит:

«А как ты думаешь, не стукнуть ли нам их?»

Было принято решение совершить 12-километровый марш, войти в Десятидворки. Десятью выстрелами по домам подняли переполох. Немцы выбежали на улицу, где их настигали осколки мин и пули.

Ночной налет продолжался всего 5–6 минут, потом мы свернулись и уехали обратно.

Когда  мы отошли от места стоянки, они по этому месту стали стрелять тяжелыми снарядами и стреляли до утра.

– Стреляйте на здоровье, нас там нет...»

Этот, в общем-то не очень значительный, случай описан в пяти источниках – и везде несколько по-разному. Сопоставляя варианты, можно сделать несколько интересных выводов: о них я скажу в одной из следующих главок.

Из вышеприведенного же варианта следует, что обстрел месторасположения немцев происходил в ночь с 25 на 26 ноября 1941 г.

Второе  замечание: в отчете о боевых действиях 8 гв.сд отмечено, что обстрел Лопотово был совершен разведкой 1073 сп; в воспоминаниях Момыш-улы (и во всех других источниках) следует уточнение: разведгруппа состояла из бойцов 1-го батальона 1073 сп, которым командовал старший лейтенант Баурджан Момыш-улы.

И третье – небольшое – замечание: при совершении нападения командир 1073 сп майор Елин учел, что немцы к ночи будут прятаться в домах – 25 ноября резко похолодало, понижение температуры сопровождалось сильным снегопадом.

 

 

Почему отстранили командиров 1073-го и 1075-го полков 
майора Г.Е. Елина и полковника И.В. Капрова? 

 
Командир 1073 сп майор Григорий Ефимович Елин, командир 1075 сп полковник Илья Васильевич Капров и комиссар 1075 сп старший политрук Ахмеджан Латыпович Мухамедьяров были отстранены от командования командиром 8 гв.сд полковником П. Шелудько 25 ноября 1941 года.

Историки  связывают снятие Капрова и Мухамедьярова с событиями 16-18 ноября 1941 г. на Волоколамском шоссе. Вот что сообщает нам, например, Википедия:

«…остановить противника у разъезда Дубосеково не удалось, позиции полка были смяты противником, а его остатки отошли на новый оборонительный рубеж за Истринское водохранилище <отошли не остатки, а все полки Панфиловский дивизии, и не сразу, а через неделю – после жестоких боёв – И.Б.>. За отход полка и большие потери полковник Капров и комиссар полка А. Л. Мухамедьяров были отстранены от занимаемых должностей».

При этом дается ссылка не на документ (боевое донесение, материалы следствия, приказ), а на другое издание (книгу: Звягинцев В. Е. Трибунал для Героев. — ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2005), где доказательств о причине снятия с должности Капрова и Мухамедьярова также не имеется.

А как быть с одновременным отстранением от  должности командира 1073 сп майора Елина? О нём – ни слова…

Между тем имеется серьёзное свидетельство о причине отстранения Елина, Капрова и Мухамедьярова – в книге Баурджана Момыш-улы «За нами Москва. Записки офицера». Цитирую по 4-му изданию (Алма-Ата, Казгослитиздат, 1963, ):

«Противник прорвался в район Истры. Это было неожиданно. Рубеж реки. Истринское водохранилище, сам город Истра и пересечённая местность далее на юг давали возможность, используя выгодные условия для обороны, задержать противника на долгое время. Но надеждам этим не суждено было оправдаться. И не потому, что наши войска не проявили стойкости. Прорыв был результатом какой-то нелепой случайности — из-за отсутствия бдительности.

Всякая неожиданность, естественно, вызывает если не гнев, то, во всяком случае, огорчение и сопряжена с нервозностью, пока не будет выправлено положение. Однако попытки восстановить положение не увенчались успехом, и нервозность продолжалась. Брешь, пробитая противником, расширялась и углублялась. Как на фронте, так и на флангах наши войска вели сдерживающие бои. Мы вынуждены были отойти, чтобы не попасть в окружение.

Организация отхода или выхода из боя — самое трудное дело, это самый сложный манёвр, и не всегда он завершается удачно, так как идущий по пятам противник на каждом шагу навязывает свою волю, заставляет перестраиваться. График, составленный штабом, в этих условиях лихорадочно пляшет, как ртутный столб в капризную погоду. Штаб сердится, жмёт сверху. Войскам из-за этого тяжело вдвойне...

В суматохе отступательных боёв, когда ещё не остыл гнев нового комдива, полковник Капров и майор Елин были вдруг отстранены от командования. Ну, в бою, коль отстранён — пока помалкивай, разбираться некогда... Капрова сменил начальник разведывательного отдела дивизии майор Стариков, а сменить Елина было предложено мне. Я отказался.

Отец всегда говорил мне: никогда не берись за дело, которого не знаешь, для которого не подготовлен, не дорос. Самое главное, учил он, знать свои способности и все время сознавать свою ответственность перед людьми.

Однако все мои попытки отказаться от высокой для меня чести принять командование нашим гвардейским стрелковым полком, отказаться дипломатическим путем, ссылаясь на свою неопытность, были встречены командованием дивизии неодобрительно. Более того, мне пришлось услыхать грубые окрики и угрозы. Я был уверен — мой покойный учитель Иван Васильевич хвалил меня как командира батальона. Не больше! Зная его серьезный подход к кадрам командного состава, я до сих пор не допускаю мысли, чтоб он когда-нибудь обмолвился о моей кандидатуре на должность командира полка, а тем более в такой сложной обстановке и вместо такого командира, как Елин».

Теперь сопоставим отстранение командиров полков с расположением полков в обороне… 1075 полк Капрова (с 23 тбр) обороняет переправу наших войск у Савкино, Скриково, Раково (переправа идёт через мост у Бужарово и плотину водохранилища); в ночь с 24 на 25 ноября немцы захватывают эти переправы. 1073 сп Елина обороняет переправы через обмелевшее Истринское водохранилище; немцы захватывают 25 ноября эти перепраы (у сёл Пятница и Лопотово). Поэтому командир 8 гв.сд полковник Шелудько смещает 25 ноября (так я считаю) обоих командиров полков и комиссара 1075 сп Мухамедьярова. Комиссар 1073 сп Логвиненко в отличие от Мухамедьярова, видимо, оказался невиновным.

Вернусь к описанию боевых действий панфиловцев в эти дни, 24-26 ноября 1941 г. 
Цитирую по книге Б. Момыш-улы «За нами Москва, с.403»:

«Однажды <вечером 24 ноября 1941 г. – И.Б.> меня вызвали в штаб полка. Я взял с собой Бозжанова<Жалмухамет Бозжанов – младший политрук 1-го батальона 1073 сп, погиб 8 декабря 1941 г., похоронен в братской могиле у станции Крюково>. Елина я застал за ужином. Перед ним стояла большая алюминиевая миска, полная свежеотваренного мяса, тут же краюха хлеба, на газете горсть соли.
— А, комбат первый! — сказал Елин, когда я представился. — Руки я тебе не подам, — в правой руке он держал кость. — Садись ужинать, мясо свежее, телка сегодня забили.
Когда я сел, он, не отрываясь от еды, позвал адъютанта:

— Сулима <Николай Николаевич Сулима – лейтенант, адъютант командира 1073 сп, в боях у Крюково – командир пулемётной роты, погиб 6 декабря 1941 г., похоронен в братской могиле у станции Крюково >, для комбата первого в нашей фляге что-нибудь осталось? Человек с мороза.
Адъютант подал мне четверть стакана водки.

После ужина. Елин не спеша, над развёрнутой картой, ввёл меня в общую обстановку и поставил батальону боевую задачу: сдать к утру район обороны в деревне Пятница кавалерийскому полку <20 кд>, а самому, по выражению Елина, «перекантоваться» в промежуток между нашим полком и соседом слева <1075 сп – И.Б.>, оседлать дорогу и надёжно прикрыть направление Лопотово — Трусово — Соколово. Елин спокойно давал мне указания и советы, как организовать смену, как занять новый район обороны». 

Из текста видно, что Елин 24 ноября еще командует полком, что участок Пятница-Лопотово (там, где немцы 25 ноября захватят переправу) к утру 25 ноября передается 20 кд.

Ещё одно свидетельство о переправе немецких частей у Лопотово –  Чернов В.А., Грин Г.Я. – вед. методист Центрального музея Великой Отечественной войны. Очерк «Танковая оборона Истринского рубежа и района д. Рычково»:

«Северную часть водохранилища в этот день обороняла 8 Гв сд, и 20 кав. дивизия, не давая немцам построить щитовой настил для переправы машин по льду водохранилища. Когда постройка щитовой дороги немцами была практически закончена и вот-вот должна была начаться переброска через водохранилище автомашин и тяжелых орудий, прямым попаданием советского орудия лёд был взорван. Работы под артобстрелом надо было начать сначала на другом месте. Немцы сумели атаковать д. Лопотово на восточном берегу водохранилища только после нескольких попыток переправиться».

В предыдущей главе я описал нападение в морозную ночь с 25 на 26 ноября группы бойцов 1073 сп на расположение немцев в деревне Лопотово. Имеется еще одно описание этого боевого налёта – в выписке из представления командира батальона старшего лейтенанта Баурджана Момыш-улы к ордену Красного Знамени:

«…По заданию комиссара полка т. Логвиненко с двумя минометами и одним ст. пулеметом 25.11.41 г.  <Момыш-улы> совершил умелый огневой налет на Лопотово и уничтожил до 100 фашистов…
В настоящее время командует 1073 гвардейским стрелковым полком.
Военком полка бат. комисс. (П. Логвиненко)
3.3.42 года

Справка 
 
Настоящий наградной лист подписан военным комиссаром полка батальонным комиссаром П.В. Логвиненко с последующим скреплением подписями командира дивизии генерал-майора Чистякова и военкомдив. Егорова. Настоящая копия на правах подлинника.
Верно
ПНШ по учёту интендант 3 ранга <подпись> (Трефилов)»

В воспоминаниях Момыш-улы (в книге «За нами Москва») распоряжение об огневом налёте отдаёт Елин («…Я в это время был у Елина, и он мне говорит: «А как ты думаешь, не стукнуть ли нам их?»), в представлении к награждению – комиссар полка Логвиненко.

На мой взгляд, разница объясняется тем, что 25 ноября в 1073 сп сложилось «троевластие»…
Командир полка Елин отстранён, но официально дела ещё не передал; Момыш-улы назначен командиром полка, но он отказывается и является пока (до утверждения в должности командармом 16А Рокоссовским) лишь «исполняющим обязанности командира полка», вероятно, во всех делах советуется с уважаемым им Елиным. На этом противоречивом фоне несколько возрастает роль комиссара полка Логвиненко, который, в свою очередь, выступает против назначения командиром полка Момыш-улы. К началу марта 1942 года (когда писалось представление к награждению) эти противоречия были несколько сглажены.

Вдохновленный успехом огневого налёта на Лопотово, Баурджан Момыш-улы решил повторить налёт на следующую ночь, с 26 на 27 ноября (менее вероятно, что в ночь с 27 на 28 ноября). Вот как он описывает этот случай в своей книге «Психология войны, стр. 142-143»:

«Разведка доносит, что противник подвозит и разгружает много боеприпасов в районе Лопотова. Надо было найти какой-нибудь выход, чтобы немцы пустили припасы в расход. 28 ноября  <вероятнее, 26 ноября – И.Б.> вызываю Исламкулова, Краева, Рахимова, Бозжанова, Жукова, каждому даю по одному ручному пулемёту и по одному 82-калиберному миномету. Задача такая: эти пять групп занимают назначенные им позиции и по сигналу одновременно со всех сторон открывают огонь по противнику. Через каждую минуту они бросают по одной мине. Пострелять, потом отдохнуть с полчаса и снова начинать. На рассвете вернуться обратно. Разъяснил приказ. Спрашиваю: понятно? Понятно.

И вот в 12 часов ночи начинается круговой обстрел немцев, со всех сторон летят красные, зелёные, жёлтые ракеты. Немцы в замешательстве, что такое? Никогда русские ракет не бросали, теперь появляются, отовсюду стреляют минометы, строчат пулемёты. Физическое воздействие тут было незначительное. У нас была цель заставить немцев подумать, что случилось что-то непредвиденное ими, что к утру готовится наступление. К этому времени немцы развёртывают батареи, и в два часа ночи я слышу артиллерийский огонь на все четыре стороны. Меня спрашивают, теперь можно отойти? Нет, ждите до рассвета.

Вот так до утра немцы стреляли, и мы стреляли. По моим подсчётам, противник израсходовал до трёх тысяч снарядов. Этого мне как раз и надо было. Не сразу немцы разобрались, в чём дело, и истратили впустую около тысячи снарядов, но потом они послали разведку во все направления и стали экономнее расходовать боеприпасы». 

 


Переход штаба 16-й армии Рокоссовского в Крюково            
 
Начну с воспоминаний К.К. Рокоссовского (книга «Солдатский долг»). Рокоссовский и Лобачёв кружным путём возвращаются из Клина: 

«Но вот и Ленинградское шоссе. Дурыкино. Воинских частей тут не оказалось. Но было много беженцев из Солнечногорска. Они говорили, что их город много часов назад захватили фашистские танкисты. Обстановка, прямо скажем, безрадостная. …Глубокой ночью <с 23 на 24 ноября  - И.Б.> удалось нам добраться до нашего штаба».

Похоже, но с некоторыми отличиями описывает возвращение из Клина в штаб 16-й армии член Военного совета 16А Алексей Андреевич Лобачёв:

«Спустя час проехали Рогачёв. В городе тихо. Отсюда двинулись на юг, потом по Ленинградскому шоссе, пока не свернули в Дурыкино. Воинских частей в деревне не оказалось. Во многих избах застали беженцев из Солнечногорска. По их словам, город уже занят немцами. Как же установить, где дислоцируется штаб армии? Спас-Нудоль — далеко от Ленинградского шоссе, и за эти два дня штаб, наверное, уже перебрался в другое место. Пришлось ехать в Крюково — до него не больше 10 километров — и снова связываться со штабом фронта. Наступила ночь. Телеграфистка через пригородные почтово-телеграфные отделения налаживала связь. В контору, резко рванув дверь, вбежал человек в штатском. Это был начальник солнечногорского отделения связи.

— Да там уже немцы. Я ушёл чуть ли не последним. Добирался пешком, — ответил он на наши расспросы.
Со штабом фронта удалось наконец соединиться по телефону.
— Где вы? — спрашивал В. Д. Соколовский.
— В Крюкове.
— Надо ехать в Солнечногорск.
— Занят немцами.
— Тогда возвращайтесь в штаб и организуйте оборону флангов."

Как видно, Жуков в эти часы ещё не знает, что Солнечногорск  взят немцами, Рокоссовский не знает, где расположен его штаб. 

Ни в одном из источников мне не удалось найти месторасположение штаба 16А в это время. Учитывая, что штаб 16А накануне переместился с западного берега Истры (Спас-Нудоль) на восточный (в районе села Соколово), предполагаю, что штаб в ожидании возвращения Рокоссовского из Клина разместился в районе станции Сходня (возможны и другие варианты).

Продолжаю цитировать книгу «Солдатский долг» Рокоссовского:

«Поближе к Солнечногорску, в деревне Пешки, мы решили организовать временный КП армии, а основной перевести в Льялово.

Вечером 24 ноября мы уже были в Пешках… Убедившись, что, блуждая под носом у противника, мы пользы никакой не принесём, я решил сразу отправиться в штаб армии и оттуда управлять войсками, сосредоточившимися на солнечногорском направлении.

В Льялово Малинин доложил, что уже несколько раз Жуков и Соколовский запрашивали, перешли ли в наступление войска армии под Солнечногорском <имелась в виду группа Доватора – И.Б.>.

Несколько по-другому описывает пребывание Рокоссовского в Пешках А.А. Лобачёв: 

«24 ноября командующий фронтом предложил Рокоссовскому выехать в Пешки и организовать контратаку по направлению к Солнечногорску.  

— Боюсь, что приказ поступил поздно, — сомневался командарм.  
В Пешках, в большой избе, где находился помощник командующего фронтом генерал А. В. Куркин, застали много офицеров. Рокоссовский недовольно пожал плечами.
— Товарищ генерал, — обратился Константин Константинович к Куркину, — я направлен сюда по распоряжению командующего фронтом. Мне поручено организовать взаимодействие армейских и фронтовых частей. 
— И к остальным: 
— Товарищи, попрошу всех оставить нас. А вас, товарищ генерал, прошу ввести меня в обстановку...
Вскоре начался обстрел деревни. Какой-то офицер вбежал в избу и сообщил, что на северной окраине Пешек появились немецкие танки. Один снаряд пробил стену избы, в которой находился ВПУ(вспомогательный пункт управления – И.Б.), но не разорвался.

Огородами мы выбрались из деревни, свернули в лощину. Стало совсем темно. Немцы открыли стрельбу трассирующими пулями, в лощине разрывались снаряды.  
— Алексей Андреевич, ты жив? — услышал я взволнованный голос Рокоссовского.
— Жив, Константин Константинович.  
— Хорошо, очень хорошо... А где Казаков?..
 — И он громко позвал:
 — Василий Иванович, слышишь меня?
— Слышу, Константин Константинович! — откликнулся издалека наш «бог войны».  
Метров через триста сошлись. Решили ехать в Дурыкино, создать там ВПУ для руководства частями».

Продолжаю цитировать «Солдатский долг» Рокоссовского:

«…Не успели даже обосноваться в Льялово, как на северо-восточной окраине села развернулся бой с немецкими танками <вечер 26 ноября 1941 г. – И.Б.>. В нём пришлось участвовать всем, кто находился в этом районе, в том числе и некоторым командирам штаба армии. Выручил нас дивизион 85-миллиметровых противотанковых пушек. Артиллеристы подожгли несколько танков, и атака захлебнулась.

Танки врага пылали на фоне тёмного неба. Под свист и разрывы снарядов нам пришлось из Льялово убраться и перейти в Крюково. В этих условиях с особым удовлетворением я наблюдал педантичную и уверенную работу нашего начальника штаба <генерал-майора Михаила Сергеевича Малинина>. Аппарат управления войсками был гибок и чуток, как никогда».

Некоторые подробности в рассматриваемую тему вносят воспоминания Луки Григорьевича Чернодубровского (командир взвода 16-й зенитной батареи 864-го зенитно-артиллерийского полка 56-й зенитной дивизии 1-го корпуса ПВО Москвы):

«Наша 16-я зенитная батарея 864-го зенитно-артиллерийского полка размещалась неподалёку от завода им. Ленинского комсомола. Фашистские воздушные стервятники устремлялись к столице то с запада, то с юго-запада, пытались прорваться и с севера. Но их уловки не имели успеха. Лётчики, а затем мы, зенитчики, встречали гитлеровцев метким огнём. Однако особенно памятны мне ноябрьские и декабрьские дни.

Зенитчики нашей батареи тогда держали экзамен не только на профессионализм, но и на беспредельное мужество. К утру 24 ноября мы спешно готовились отразить танковые атаки немцев на 54-м километре автомагистрали Москва - Ленинград. Затаив дыхание, зорко всматривались на север - в силуэты домишек деревни Пешки, где уже хозяйничал враг. Танки могли появиться в любую минуту, и мы должны были встретить их метким огнём. Через головы со свистом пролетали снаряды дальнобойной артиллерии противника. Немцы пытались накрыть боевые порядки наших наземных войск, отходивших в район Крюково.

К вечеру слева от деревни появился фашистский танк.
- Разведчик! - услышали мы голос командира батареи старшего лейтенанта Петра Левченко.
- Может быть, громыхнём в него? - предложил кто-то находившийся рядом с ним.
- Прекратить разговоры! - оборвал его Левченко. - Из-за одного танка вскрывать боевой порядок не станем.

Едва старший лейтенант умолк, как по соседству грянул выстрел. Это находившийся недалеко от нашей позиции замаскированный танк открыл-таки огонь по бронемашине противника.
- Будь ты неладен! - чертыхнулся Левченко. - Слабы нервишки у наших танкистов. Сейчас немцы сориентируются.

И действительно, гитлеровские наблюдатели-корректировщики, обосновавшиеся на колокольне, засекли место, откуда раздался выстрел. Неприятельская артиллерия обрушила на нас шквал огня. Медлить было нельзя. Левченко приказал открыть огонь по колокольне. Мгновение - и загрохотала батарея. Колокольня тут же рухнула, наверняка похоронив под своими обломками вражеских корректировщиков.

Позиция нашей батареи была выдвинутой далеко вперёд по отношению к позициям наших войск. Однако после первых точных залпов немцы отказались от лобовой атаки и начали обходить нас слева. Мы оказались, можно сказать, в окружении - две деревни позади нас, на пути к Москве, были уже заняты гитлеровцами. В полночь комбат собрал офицеров и младших командиров.

- Под прикрытием ночи на максимальной скорости мы должны проскочить эти деревни, - поставил задачу Левченко. - Там только автоматчики, немцы ещё не успели подтянуть бронетехнику. Нам помогут темнота и внезапность.

Решительность увенчалась успехом. Гитлеровцы не ожидали нашего появления. На следующий день мы уже занимали новые боевые позиции - у деревни Льялово, что восточнее Крюково. Прикрывали штаб 16-й армии, которой командовал генерал Константин Рокоссовский.

...27 ноября, как только утренняя дымка начала сходить с земли, дежурный разведчик Дмитриев заколотил в гильзу. Это было сигналом к бою. Левченко вскинул бинокль в ту сторону, куда указал дежурный, и увидел силуэты двух самолётов. С боевого задания на небольшой высоте возвращались наши бомбардировщики. Старший лейтенант недоуменно посмотрел на Дмитриева. Разведчик доложил, что в том же направлении был слышен своеобразный шум моторов немецкого "Юнкерса".
Дмитриев оказался прав. На небольшой дистанции, пристроившись в хвост нашим бомбардировщикам, воровским способом пытался прорваться в Москву для нанесения бомбового удара JU-88.

- По штурмовой! - скомандовал старший лейтенант.
Первым поймал цель наводчик Иван Белогубцев из расчёта Максима Торунова.
- Цель поймана, - доложил он.
- Огонь! - подал команду Торунов, когда "Юнкерс" приблизился к сигнальному рубежу.
Раздался выстрел. За ним второй. Вражеская машина, объятая пламенем, вздрогнула и вскоре с рёвом врезалась в землю...

В тот же день стоявший на позиции у развилки Ленинградского шоссе и дороги на Льялово орудийный расчёт батареи, которым командовал Пётр Буянов, проводил обычную учебную тренировку в стрельбе по танкам. И вдруг наводчик орудия Сергей Пряхин развернул ствол орудия на северо-запад и доложил: "Юнкерс"! Идёт на нас!!!" Вскоре и этот самолёт был сбит».

Итак, согласно воспоминаниям К.К. Рокоссовского, штаб 16-й армии переместился поздним вечером 26 ноября 1941 года из Льялово в Крюково.

Однако, в документах, современных описываемым событиям, расположение штаба 16-й армии отмечается в деревне Скрипицыно. Например, в «Оперативной сводке № 276 Генерального Штаба Красной Армии на 8.00 29.11.41 г.» имеется следующая ссылка на донесение штаба 16-й армии:

«Для уничтожения противника, прорвавшегося в район ХОЛМЫ — ЛЬЯЛОВО — ВЛАДЫКИНО, сосредоточены части на рубеже:
282 сп - ОЗЕРЕЦКОЕ - ПЕКИНО;
мсб 145 тбр лес зап. района НОВОСЁЛКИ — (иск.) НОВОКИРИЛОВКА;
тб — в засадах в районе ПЕКИНО и вдоль дороги ЧЁРНАЯ ГРЯЗЬ - ЕЛИНО;
2 отд. кп — сев. опушка леса 1 км южн. района ЛЬЯЛОВО;
39 пап — на сп в районе УСКОЕ;
509 ап ПТО - на сп в районе ПЕКИНО;
24 тбр - в районе'БЕЗВЕРХОВО.
Части в 17.00 28.11 перешли в наступление. Данных о результатах наступления не поступало.
Штарм 16 – СКРИПИЦЫНО».

Возможно, не так существенно, где располагался штаб 16-й армии – в Крюково или в Скрипицыно: в 1938 году деревня Крюково, посёлок железнодорожников и располагавшаяся вдоль улицы Первого Мая большая деревня Скрипицыно были объединены в посёлок Крюково. На большинстве крупномасштабных карт довоенного времени 1939-1941 гг. сохранилось название «Скрипицыно».

В Скрипицыно штаб 16А располагался с позднего вечера 26 ноября до 29 ноября 1941 года. Отсюда Рокоссовский выезжал на истринские позиции и на свой ВПУ, который 27 ноября был перенесён из Дурыкино в Чёрную Грязь для организации контратак и обороны на правом фланге 16-й амии – в районах Льялово, Поярково и Красной Поляне.

 


Оборона 8 гв.сд на рубеже Соколово – Огниково (27 ноября 1941 г.) 
 
Сначала приведу выписку из «Краткого очерка боевых действий 8 гв.сд»:

«27.11.41 г. – В 2.15 был отдан боевой приказ № 021 о наступлении с задачей: уничтожить прорвавшиеся части противника и занять оборону по восточному берегу Истринского водохранилища. Совместно с дивизией действует 44 кд, 23 тбр, 19 тбр. Действие частей началось в 8.30. 1075 сп – ведёт бой с 20 танками в районе Горки. 1-й стрелковой ротой и минротой повёл наступление с Горки на Куртасово. 1073 сп при поддержке танков 23 тбр повёл наступление на Трусово. 3-й батальон 1077 сп с моторотой и одним танком удерживает Огниково, маршевый батальон ведёт наступление на Ново-Сергово. 44 кд – сосредоточилась в районе Лыткино, 19 тбр – в доме отдыха Динина <Жилино – И.Б.>.противник, имея значительный перевес в численном составе и технике, оказал сильное сопротивление. В результате боя части своего положения не изменили. После боя приводили себя в порядок. Противник потерял пять танков <из этих пяти танков четыре были подбиты у Раково лично будущим Героем Советского Союза танкистом 23 тбр Н.Ф. Кретовым – И.Б.>. Наши потери – два 76-мм орудия, до 30 раненых и убитых. В результате дневного боя противник силою до батальона пехоты ценою больших потерь овладел Горки, Раково. 1075 сп отошёл в лес восточнее Горки, где и занял оборону».

Разверну эту выписку подробнее…

Командарм 16-й армии  К.К. Рокоссовский потребовал от 8 гв.сд, оттеснённой противником от Истринского водохранилища по всей линии обороны, отбросить врага на западный берег водохранилища. Все понимали, что это нереально; но ведь и сам Рокоссовский только что (три дня назад) подчинился (внутренне возмущаясь) точно такому же приказу Жукова о контрударе на Солнечногорск. Реальным же в этих контрударах было то, что они тормозили наступательный порыв вражеских войск.

Поскольку в составе Панфиловской дивизии действовали приданные ей 23-я и 19-я танковые бригады, а также 44-я кавалерийская дивизия, то в комментариях немалое место уделено действиям этих частей.

С 27 ноября 1941 года 1075 сп возглавил майор С.В. Стариков (вместо отстранённого от командования полковника И.В. Капрова), бывший до этого начальником разведотдела 8 гв.сд. Сергей Васильевич Стариков стоял у истоков 316-й стрелковой дивизии: он был первым, кого пригласил И.В. Панфилов, начав формирование дивизии.

27 ноября 1941 г. 1075 сп атаковал деревни Куртасово и Степаньково с севера, со стороны деревни Горки. В этом бою участвовала также 19 тбр. В отчёте 19 тбр (на 15.00, 27.11.41 г.) об этом бое написано:

«...Противник обрушивался на наступающих мощным артиллерийским, миномётным и пулемётным огнём. В воздухе со стороны противника принимали участие в бою 21 немецкий самолёт. В самый разгар боя был получен приказ: бригаде перейти в район Лыткино и совместно с частями 8 гв.сд, с подчинением бригаде 139-го танкового батальона (из состава 146 тбр), перейти в направлении на Лыткино, Соколово…». Поэтому 19 тбр смогла выйти в указанный район только к 14.30 следующего дня – 28 ноября.

Аналогичный приказ командарма-16 о переходе в Лыткино получила 44 кд. Ей, как и 19 тбр, не сразу удалось выйти из боя: в составе группы Доватора 44 кд сдерживала наступление противника на рубеже Березки-Ростовцево-Алексеевсое (в 8 км севернее Лыткино) и лишь к 29 ноября 1941 г. смогла выйти в район Лыткино, перекрывая дорогу Соколово-Лыткино-Крюково.

На левом фланге 8 гв.сд, в районе Огниково, оборону держит 1077 сп, точнее, 3-й батальон 1077сп (остальные подазделения 1077 сп, напомню, в составе группы Доватора преграждают путь вражеским войскам по Ленинградскому шоссе в районе села Пешки). Для наступления же на Ново-Сергово используется маршевый батальон – прибывшее в полк только что, утром 27 ноября, пополнение (400-500 бойцов). Это пополнение было плановым: отдел укомплектования штаба армии один раз в неделю пополнял дивизии новыми бойцами. Предыдущее пополнение было 20 ноября.
 


Первый день нового командира 1073 сп (27 ноября 1941 г.)
 
Ранним утром 27 ноября Рокоссовский вызвал к себе в штаб, накануне расположившийся в Крюково (точнее, в Скрипицыно), нового комдива 8 гв.сд полковника П.Г. Шелудько для информирования о положении дел у соседей и постановки новой задачи на оборону – не дать продвинуться танкам противника по дороге Соколово – Лыткино – Марьино – Крюково. Заодно нужно было разобраться с устранением полковника Капрова и майора Елина от командования своими полками.

Комдив полковник Шелудько взял с собой старшего лейтенанта Момыш-улы. Вот что вспоминает об этом Момыш-улы  (в книге «За нами Москва. Алма-Ата, Каз. ГИХЛ, », 1963, сс.407-409):

«Капрова сменил начальник разведывательного отдела дивизии майор Стариков, а сменить Елина было предложено мне. Я отказался. …Однако все мои попытки отказаться от высокой для меня чести принять командование нашим гвардейским стрелковым полком, отказаться дипломатическим путём, ссылаясь на свою неопытность, были встречены командованием дивизии неодобрительно. Более того, мне пришлось услыхать грубые окрики и угрозы… Я продолжал упорствовать…  

Комдив повёз меня к командующему армией. Я и его адъютант сидели сзади. Комдив всю дорогу ругал меня и угрожал, что командующий снесёт мне башку с плеч. Я молчал. Ехали мы больше часа.
Оставив меня в машине, комдив с адъютантом ушли. В мучительном ожидании прошло около часа. В голове у меня сумбур. «Я же не отказываюсь воевать, но полк мне пока не по плечу!» Эта мысль в какой-то степени успокаивала меня и бодрила.

— Идемте! — грубо приказал мне высокий капитан, открыв дверцы машины. Я пошёл. Грубость его встревожила меня. — Войдите сюда! — приказал все тем же тоном капитан, указывая мне на дверь.
Я вошёл и... изумился. Это был просторный класс школы с расставленными для занятий партами. Ни одна парта не была сдвинута с места. На фоне большой чёрной доски, исчерченной мелом (там были всевозможные военные знаки), за учительским столом, сосредоточенно склонившись над топографической картой, сидел красивый, с продолговатым лицом генерал-лейтенант.

— Разрешите, товарищ командующий? — произнёс я, хотя был уже в классе. Генерал медленно поднял голову, встал со своего места и пошёл ко мне навстречу между партами. Он был высокий, стройный, молодой. Я приготовился было звякнуть шпорами и выпалить: «Товарищ командующий! Старший лейтенант Баурджан Момыш-улы прибыл по вашему приказанию!» Я уже вытянулся по всем правилам ефрейторского искусства, но генерал улыбнулся и протянул мне руки:

— Здравствуйте, товарищ Момыш-улы.

Видимо, я выглядел как провинившийся мальчишка. Генерал улыбался и не отпускал моей руки.

— Покойный Иван Васильевич говорил мне о вас... А теперь мы с вами познакомились лично. Не ручаюсь, что вы единственный старший лейтенант в Красной Армии, который будет командовать полком, но могу сказать, что вы единственный старший лейтенант в нашей армии, назначенный командиром полка. Поздравляю вас с новым назначением!

Признаться, я оторопел. Командующий отпустил мою руку, свои заложил за спину, прошёлся два-три шага, как бы что-то продумывая, повернулся и внимательно посмотрел на меня своими темно-серыми глазами.

— Знаю, что придётся вам нелегко. Но беритесь смело. Если нужно будет — обращайтесь. Поможем. 
Так я стал командиром полка.

Когда я вошёл в штаб, комиссар Логвиненко говорил в трубку полевого телефона. 

— Неужели, товарищ начальник?.. — увидев меня, он запнулся и, долго слушая, отвечал кратко: «Да», «Нет», «Раз вы так решили», «Мне же работать с ним»... — Потом сказал: — «Слушаюсь, товарищ начальник», — и передал трубку дежурному телефонисту.

— Кого мы назначим командиром первого батальона на ваше место? — спросил Логвиненко, прервав доклад начальника штаба майора <капитана – И.Б.> Демидовича, сухого, как мумия, долговязого, с вдумчивыми карими глазами, офицера.

— Я уже назначил лейтенанта Исламкулова.
— Как же так?
— Он хороший командир. Думаю, справится с обязанностями командира батальона.
— Но он же беспартийный! И потом — у него с социальным происхождением не совсем ладно. Его отец был двадцать пять чет волостным управителем. 
— Я тоже беспартийный. И не сам Исламкулов, а его отец был волостным управителем.
— Я возражаю против кандидатуры Исламкулова.
— Вы возражали и против моей.
— Я — комиссар! — вспыхнул Логвиненко. — Капитан Демидович, выйдите!
Капитан вышел.
— А я командир, — возразил я. — И простите, Пётр Васильевич, но я командовал этим батальоном до сих пор, а теперь разрешите мне же решить вопрос, кому доверить мой батальон, коль я назначен командиром полка.
— Вы ответите!
— Вместе будем отвечать, товарищ комиссар... И вот что. Вы старше меня и по возрасту, и по званию, но давайте честно доложим командованию, что мы друг другу но понравились с первого взгляда.
— Вы меня поставили перед фактом...
— Больше этого не будет, Пётр Васильевич. Простите. Дальше без вашего совета — ни шагу. Это я обещаю.
Логвиненко, так и не подавив обиды, согласился. Вошёл Демидович…
— К нам прибыло четыреста пятьдесят человек пополнения. Они здесь. Как прикажете их распределить?
— Сколько людей в батальонах?
— В первом батальоне...

В это время совсем близко раздался треск пулемётов и автоматов. Демидович прекратил доклад и, спешно собрав бумаги, убрался. Мы с комиссаром вышли на улицу. Кругом стрельба. Что это? Нападение на штаб полка...

Я видел, как все четыреста пятьдесят человек пополнения кинулись врассыпную. Но старая гвардия — комендантский взвод, — укрывшись у заборов и стен домов, отстреливается. Я и комиссар догоняем беглецов, пытаемся остановить их. Безрезультатно. Мы забегаем вперёд.

— Стой! — кричит комиссар.
— Стойте! — кричу я, подымая руки. Логвиненко выхватывает пистолет.

В конце концов нам удаётся остановить беглецов и организовать оборону у опушки леса, который большой продолговатой полудугой окаймлял прилегающее к деревне поле.

Пополнение пришло к нам плохо вооружённым, а самое главное — не разбито на роты, взводы и отделения. Это была толпа в военной форме.

Вдруг издали я увидел долговязую фигуру Краева. Он держал ручной пулемёт наперевес и, стреляя на ходу, поднял свою роту в контратаку во фланг противника, Эта контратака была неожиданна и для меня, и для немцев. Я стоял, а противник бежал обратно в Трусово. Смелое и внезапное действие роты Краева предотвратило катастрофу с новым, необстрелянным и пока ещё неорганизованным пополнением.

Что касается штаба, то в бегстве он опередил всех. При мне оказался лишь единственный офицер штаба — высокий, стройный брюнет с открытым честным лицом, полковой капельмейстер Николай Попов. Он, оказывается, в этот день был дежурным по штабу и счёл своим долгом даже при паническом бегстве штаба быть при командире полка. Эту трогательную верность своему долгу со стороны Николая Попова я всегда вспоминаю с благодарностью.

Попова я послал к Краеву с приказанием закрепиться, связаться с Исламкуловым и прикрывать наш отход...

Новое пополнение отвели в Соколово, дали ему опомниться, потом под прикрытием домов и сараев разбили на взводы и каждому взводу указали позицию вокруг Соколова… 

На южной окраине деревни стоял громадный стог, несколько необычный по цвету — багряно-белый. Подошли ближе: это были тюки ваты. «Тепло будет, и от шальных пуль и осколков преграда», — подумал я и приказал разобрать тюки, соорудить из них укрытие…

Усталый, вконец выбившийся из сил, я сидел в углу просторной комнаты.
Невысокая, с толстыми рыжими косами до пояса, светлоглазая девушка — бывшая студентка авиатехнического института, а ныне санитарка Вера Гордова быстро перевязала раненых.
Одних она укладывала на полу, сунув под голову противогаз, других сажала у стены…

Пришли Сулима и Попов.
— Как с тюками ваты?
— Начали разбирать, товарищ командир.
— Прикажите принести несколько тюков сюда!
— Зачем? Эта вата не стерильная! — воспротивилась Вера.
— Под головы будем подкладывать.
— А, тогда хорошо. Я не сообразила, — и она по-детски наивно улыбнулась.
Пришёл Толстунов. У него из правой руки сочилась кровь.
— Что с тобой, Фёдор Дмитриевич?
— Со мной-то ничего, а вот с пулемётчиком Блохой... Когда мы прикрывали отход, ему пулей пробило горло и осколком ранило в голову.
— Жив?
— Жив. Хрипит <пулемётчик Блоха – это Андрей Андреевич Блохин, красноармеец 1073 сп 8 гв.сд. Умер 28 ноября 1941 г. от тяжёлых ран; братская могила в селе Соколово. В документах отмечен погибшим 5 декабря 1941 г., потому что в жестоких боях при отходе от Соколово к Крюково штабу некогда было своевременно оформлять похоронки – И.Б.>.
— Верочка, перевяжите руку старшему политруку. Скоро будем отправлять раненых.

Появился Исламкулов.
— Кого оставили для прикрытия?
— Роту Краева. Два ПТО.
— Зачем ПТО? 
— Два танка... Один подбили, а другой укрылся в лесу.
— Пополнение вливается в ваш батальон. Народ в основном неплохой. Распределите по ротам. Краева оставьте как боевое охранение, а здесь организуйте круговую оборону. Вату обязательно использовать в окопах.

В 23.00 нашёлся штаб. В 24.00 вернулся комиссар <Логвиненко> из штаба дивизии. Телефонная связь была восстановлена. Распоряжения получены. Подполковник Курганов снова взялся поддерживать нас двумя артиллерийскими дивизионами. Люди разошлись по своим боевым местам».

В архиве имеется следующий документ о вступлении Б. Момыш-улы в командование 1073 сп:

«Командиру 8 г.ксд
          Донесение
Доношу, что 28.11.41г. вступил в командование 1073 сп. Командование 1-го батальона передал мл. л-ту Исламкулову Мухамметкул. Прошу назначение т. Исламкулова командиром 1-го б-на утвердить в приказе по дивизии.
Командир полка
Ст. лейтенант /подпись/ Момыш-улы
29.11.41г.
Комиссар полка
Батальонный комиссар /подпись/ Логвиненко
Начальник штаба
Капитан /подпись/ Демидович»

 Документ подписан 29 ноября 1941 г., уже в Крюково. Фактически же Момыш-улы командует полком с 26 ноября 1941 г. 
 

 

Бой за Соколово (28 ноября 1941 г., 9.00-14.00)

 

Сначала приведу выписку из «Краткого очерка боевых действий 8 гв.сд»:

 

«28.11.41 г. Противник, сосредоточив в районе Пятница, Лопотово, Трусово, Горки, Раково до 20 танков и двух полков пехоты, при поддержке 23 самолётов повёл наступление на Соколово.

 

Авиация в течение целого дня бомбила: вначале расположение наших частей в обороне, затем их отход; противнику под действием миномётного огня удаётся сильно потеснить наши части. Авиация противника нарушила связь с полками, что привело к потере управления. Противник 4 раза бомбит 15 самолётами КП – Марьино, 3 раза скопление в свх. Дедешино, и только к вечеру нашим частям удаётся привести себя в порядок и занять оборону – Покровка, свх Дедешино.

Наступление противника, начатое в 9.00 28.11 срывает намеченное наступление наших частей за овладение Куртасово-Степаньково».

 

Бой за Соколово описывает Б. Момыш-улы в своей книге «За нами Москва. Записки офицера (изд.4-е), Алма-Ата, Казгослитиздат, 1963 (сс.415-422)»:

 

«Соколово — большая деревня на высоком берегу маленькой речушки. Здесь проходит большак. Высота, за которой расположена деревня, как бы вклинивается полуостровком в лесной массив.

 

Курганов — лихой командир батареи в гражданскую войну, а ныне командир артиллерийского полка, не мог сидеть в штабе. Его можно было встретить на наблюдательных пунктах дивизионов, батарей, огневых позициях или скачущего на своём вороном коне из одного дивизиона в другой. Самому убедиться. Живое руководство.

 

Курганов пожаловал к нам на НП, когда начало светать. Кратко знакомя нас с общей обстановкой, он сказал:

 

— Немец не обойдёт Соколово. Кругом — леса. Он пойдёт прямо и ударит мощным кулаком.

— Где он занимает исходные позиции, это нам почти известно, — сказал Логвиненко и показал карту. — Вот данные нашей разведки.

— Что вы решили?

— Будем ждать, что он решит.

— Не ждать, а бить надо, коль точно известны его позиции.

— Чем бить-то? У нас немногим больше ста снарядов. Бережём к началу атаки, — сказал я.

— Контратаковать с одними винтовками рискованно, — вставил и комиссар. — Позицию оголим.

— Мм-да, — пробурчал Курганов, — вы, пожалуй, правы, товарищи. Но видеть, как противник перед самым носом скапливается, и сидеть сложа руки — как-то нескладно получается.

— Что мы, кулаком его бить будем?

— Вы, комиссар, не горячитесь, — прервал Курганов. — Давайте доложим, может быть, начальство поможет.

К телефону подошёл начальник штаба нашей дивизии, старый кадровый полковник Серебряков. Я кратко доложил ему обстановку.

— Значит, по всем признакам, противник занимает исходное положение для наступления? — с тревогой спросил полковник.

— Думаю, что ночь он использовал на перегруппировку, а теперь её заканчивает.

— Когда ожидается атака?

— С часу на час.

— Что решили предпринять?

— Все на своих местах. Ждём, когда он начнёт... С вами Георгий Фёдорович хочет поговорить. — Алло, Иван Иванович, — начал Курганов, когда я передал ему трубку. — Из резерва Маркова срочно подбросить бы пару сотен огурцов... Да. Да у него есть, я же знаю... Недалеко от вас. Мы тогда кое-что предприняли бы здесь... Разумеется, так и думаем... Если быстро подбросят, то упредим его... Есть. Каждая минута дорога, Иван Иванович! Только на машинах...

— Ну, командир и комиссар, — повеселев, обратился к нам Курганов, — просьбу уважили. Давайте теперь решать. Сто пятьдесят на позициях, двести подбросят. Сотни полторы, по-моему, можно будет бросить на голову фашистов.

— Вы предлагаете провести контрподготовку?

— Да.

— Сто пятьдесят снарядов маловато, товарищ подполковник.

— Знаю, знаю, дорогой, что маловато, но больше не могу. На поддержку боя остаётся столько же, а на самооборону всего полсотни, от силы — сотня.

 

Мы согласились с предложением подполковника. Вместе наметили участки огня, и Курганов приказал всем своим артиллерийским наблюдателям выдвинуться вперёд, а батареям быть в готовности. Демидович пошёл проверить связь и организовать дополнительную сеть связи с артиллеристами.

 

— Ну, тут вы сами уточняйте, — сказал Логвиненко, вставая из-за стола. — Я пойду, как там народ...

— Как бы противник нас не упредил. Ведь уже рассветает, — Курганов с тревогой посмотрел на часы.

 

Лихорадочная работа на узле связи. Разговор то со штабом дивизии, то с огневыми позициями, то с наблюдательными пунктами. Напряжённое ожидание... Потом одиночные артиллерийские выстрелы — наши проводят пристрелку. Потом беглый огонь — пристрелка заканчивается. И наконец — мощные огневые налёты дивизионными залпами.

Краёв на проводе.

 

— Здорово получается, товарищ комбат, — докладывает он радостно. — Извините, товарищ комполка, это я по старой привычке. — В трубке слышно, как он тихо смеётся.

Я вижу в бинокль: за нашим передним краем в утренней мгле вспыхивает зарево, потом доносится глухой грохот гигантского барабана. Ещё залп и затем — тишина.

— Эх, ещё поддал бы, но... — Курганов встаёт, отряхивает снег с шинели.

— Если часа на два удалось оттянуть их атаку, значит, ваша работа не пропала даром, товарищ подполковник.

— Да ведь враг тоже не спит, — возразил Курганов, — наши огневые наверняка засек. Надо немедленно сменить позиции.

Курганов уехал. А мы ждём.

Десять... Десять утра. Противник молчит. Неужели он сменил направление удара?

— Наш налёт был не так уж ощутительный. Чего бы ему так долго рокироваться. Видно, что-то уточняет, — говорит Логвиненко.

— Я вижу, вы заждались, Пётр Васильевич?

— Боюсь, как бы он не обошёл сторонкой. А мы здесь сидим и ждём.

— Все равно завернёт сюда — ему нужен большак. Видимо, он хотел нас вытурить из Соколова малыми силами, передовым отрядом...

— А теперь решил нами заняться всерьёз?

 

В 12.00 началась артиллерийская подготовка. Сначала разрывы относительно жидковаты, потом все гуще. Противник бил почему-то не по переднему краю, а по окраине деревни. Мы с комиссаром долго не могли сообразить, почему он облюбовал не передний край, а тыл. Но потом догадались. Наши тыловики за ночь растащили остатки тюков ваты, запасы сена и соломы, и каждая кухня, каждая повозка старалась построить себе «крепость» без всякой системы. Как менее дисциплинированные, они, по делу и без дела, на виду у противника болтались от «крепости» к «крепости», а передний край в напряжённом ожидании был мёртв. По этой нелепой причине противник принял истинный передний край за ложный, а расположение тыловиков — за истинный и долбил по нему. Жутко было смотреть на позиции наших тыловиков: снаряды сыпались градом, громовые раскаты разрывов не стихали, в воздухе висела завеса черно-багрового огня, дыма и пыли. Вверх летели колеса кухонь и повозок.

 

— Здорово бьёт, подлец. Шабаш нашим тылам.

— Всех не убережёшь, Пётр Васильевич. Зато передний край пока целёхонький.

Вдруг противник перенёс свой огонь ещё глубже. Над тылами начал рассеиваться дым.

— Чего это он? — удивился Логвиненко. — С ума спятил, что ли?

— По кургановским позициям теперь решил.

— Да они же недавно сменили...

— А вы передайте противнику, что дивизионы ушли на новые позиции.

Комиссар рассмеялся и хлопнул меня по плечу:

— Хорошо, что умеешь шутить в бою!

 

Передний край лежал безмолвно, подковой окружая окраины Соколова. Противник оттянул прицел и снова начал долбить наши тылы. Потом — внезапная тишина, и на опушке леса показались цепи. Немцы шли ускоренным шагом, уперев автоматы в животы, и строчили на ходу. Наши молчали. Мы с комиссаром тревожно переглянулись. Шли полтора, а то и два батальона пехоты. Шли уверенно, охватывая Соколово с трёх сторон. Мы с опаской ждали появления танков. Но танков пока не было. Немцы, видимо, решили атаковать Соколово пехотой, а когда обороняющиеся побегут — пустить на преследование танки, чтобы не дать возможности привести себя в порядок, и закрепиться на следующем рубеже.

 

Своими предположениями я поделился с комиссаром. Он согласился. Когда до наших позиций осталось метров 200 — 250, немецкая цепь бегом бросилась в атаку. Передний край затрещал пулемётными очередями, частыми винтовочными выстрелами. Открыли огонь кургановские дивизионы. Немцы заметались, и атака захлебнулась.

 

— Це добре! — воскликнул комиссар.

 

Я доложил полковнику Серебрякову обстановку. В свою очередь он информировал, что соседний с нами полк <1075 сп – И.Б.> тоже отбил атаку. По данным авиации, в 20 — 25 километрах от нас замечено движение танковой колонны. Серебряков приказал усилить противотанковую оборону. Едва я закончил разговор с Серебряковым, над нами звено за звеном пролетел целый полк краснозвёздных штурмовиков. Над ними шныряли в воздухе истребители прикрытия.

 

— Полетели бомбить танковую колонну, — сказал комиссар, провожая глазами последнюю тройку штурмовиков. — Надо накормить людей и эвакуировать раненых, — и Логвиненко направился в район тыла.

 

Я вызвал командиров, выслушал их доклады, уточнил задачу на предстоящий бой. На переднем крае нужно было оставить лишь по одной усиленной роте от каждого батальона, остальным занять запасные позиции на другой окраине деревни.

 

— Как же так? — удивлённо вырвалось у Исламкулова.

— Следующую артиллерийскую подготовку и бомбёжку он проведёт не по тылам нашим, как было в первый раз, а по переднему краю и по Соколову.

— Слушаюсь, товарищ командир, — ответил Исламкулов. — Теперь все ясно.

 

Командиры ушли, чтобы перестроить боевые порядки. Я доложил Серебрякову своё решение. Он одобрил.

 

— Кургановцев у вас решено забрать. У нас на левом фланге туча сгущается. Перебросим их туда.

 

Вернулся комиссар, я сообщил ему эту нерадостную весть.

 

— Начальству виднее, — мрачно сказал Логвиненко. — Если забирают всю поддерживающую артиллерию перед самой грозой, значит, там приходится ещё труднее.

— Да, Пётр Васильевич, не от хорошей жизни оголяют большак.

— Значит — принимай решение на бой без поддерживающей артиллерии.

— Давайте, Пётр Васильевич, ничего не будем менять.

— Нет, товарищ командир, — твердо возразил комиссар, — кое-что придётся менять.

— Что вы предлагаете?

— Надо всю ПТО и полковую артиллерию поставить на прямую наводку. Иметь две роты в резерве.

— А вы правы, Пётр Васильевич.

— Тогда намечай позиции орудиям и резерву.

 

Договорились, и Логвиненко пошёл на один фланг, а я на другой…

 

В 14.00 началась бомбёжка. Эскадрилья за эскадрильей сбрасывали на Соколово крупные и мелкие бомбы. У, нас не было ни зенитных орудий, ни зенитных пулемётов. Мы были безоружны против воздушного противника. Чуть отбомбилась авиация, ещё не рассеялся дым от разрывов, загрохотала артиллерия. Налёт был короткий, но мощный. На опушке леса показались танки. Они шли тройками, углом вперёд, стреляя с коротких остановок. Открыли огонь наши пушки.

 

— Как там у вас дела? — спросил по телефону Серебряков.

 

Я доложил.

 

— Под собственным прикрытием отходите к совхозу «Дедешино». Так приказано.

— Значит, где-то, язва, опять прорвался, — закусив губу, прошипел Логвиненко. — Ну, решай, командир!

 

Исламкулов загнул фланг. Были использованы запасы керосина, чтоб поджечь вату, разбросанную по всему переднему краю и деревне. Дым поднялся тучей. Вся артиллерия была выведена на левый фланг батальона Исламкулова, остальным приказано оставить свои позиции и сосредоточиться в лесу, в полутора километрах от Соколова. Офицеры штаба буквально измотались.

На левом фланге шёл бой, а центр и правый фланг, отходили.

 

Неожиданно немецкие танки, направлявшиеся прямо на Соколове повернули назад и остановились, их люки и щиты прикрытия водителей были откинуты. Оказывается, когда они вплотную подошли к нашему переднему краю, едкий дым ваты начал душить экипажи. Переползти через огонь танки не рискнули.

 

Исламкулов отошёл самым последним, прикрыв свой отход той же дымовой завесой из тлеющей ваты <командир первого батальона 1073-го стрелкового полка младший лейтенант Мухаметкул Исламкулов (род. 1906) погиб 5 февраля 1942 года в бою за деревню Ажедово, прикрыв своим телом от пуль командира полка Баурджана Момыш-улы. Похоронен в братской могиле у д. Давыдово Старорусского района Новгородской области – И.Б.>».

 


Прорыв немецких танков (28 ноября 1941 г., 14.00)
 
После тяжёлого боя 1073 сп 28 ноября 1941 г. в 14.00 оставил Соколово. Дымовая завеса, позволившая подразделениям 1073 сп с малыми потерями отойти в район деревни Тебеньки <на современных картах – урочище Тебеньки, в 2 км северо-восточнее Соколово – И.Б.>, не могла надолго задержать продвижение немецких танков по большаку Соколово-Лыткино-Марьино.

Этот танковый удар описывается, прямо или косвенно, в нескольких документальных источниках. В журнале боевых действий немецкого 46-го танкового корпуса за 28 ноября 1941 года встречается запись:"11-я танковая дивизия проникает утром в Соколово и наносит дальнейший удар по дороге на Лыткино. После планомерной подготовки атаки, преодолев сопротивление противника, в том числе танков, в 14.00 ч. взято Марьино. При этом следует отметить такой важный успех, как уничтожение штаба дивизии, причём захвачены важные приказы и документы".

Грин Г.Я., ведущий методист Центрального музея Великой Отечественной войны, опубликовавший это сообщение в очерке-комментарии «Танковая оборона Истринского рубежа и района д. Рычково»  продолжает:

«В оригинале машинописного немецкого документа перед фразой «Div.-Stabes» - «штаб дивизии» - от руки неразборчиво вписаны несколько букв, которые, возможно, следует читать как «Pz.» - «танковой». Тогда фраза переводится -  «штаб танковой дивизии».

19 тбр вела бой в Степаньково, а также в районе Лыткино- Марьино. Поддержка огнём артиллерии и пехотой была очень слабая, поэтому к 14.30 немцы захватили Лыткино, бой шёл уже в Марьино и в лесах восточнее. В районе Лыткино бригаду постиг тяжёлый удар: был разбит и сгорел штабной автобус, который шёл с приказом к 139 танковому батальону. В нем погибли зам. нач. штаба 19 тбр, пом. нач. штаба по учёту личного состава, пом. начштаба по шифровальной работе, начальник связи бригады и др. командиры штаба бригады. Погибли все оперативные документы и часть шифрованных документов.

Думаю, что речь идёт об одном и том же событии. Сравнение документов с обеих сторон наглядно показывает как осторожно надо относиться к односторонней информации. Немцы приврали и повысили ранг нашего штаба с бригады до дивизии. К тому же разгромленным оказался не весь штаб, а только штабной автобус с частью работников штаба. А наши замяли дело с захватом важных документов противником, написав, что все они погибли и сгорели».

Добавлю, что в эти же самые часы (28.11.1941, 14.00) в Марьино находился штаб Панфиловской дивизии, и, очевидно, удар немецких танков пришёлся и по штабу 8 гв.сд.

Косвенные свидетельства:


1) 28 ноября 1941 г. в 14.00 штаб 8 гв.сд, располагавшийся в Марьино, отдал приказ 1073 сп (а, вероятно, и другим полкам) отходить на Дедешино (а это – в 4 км восточнее Марьино и в 4 км западнее станции Алабушево); значит, Марьино считалось взятым немецкими войсками; после этого связь с полками штаб дивизии потерял;
2) о потере связи с полками в эти часы сообщается в «Кратком очерке боевых действий 8 гв.сд»: «28.11.41 г. …Авиация противника нарушила связь с полками, что привело к потере управления. Противник 4 раза бомбит 15 самолётами КП – Марьино, 3 раза скопление в свх. Дедешино, и только к вечеру нашим частям удаётся привести себя в порядок и занять оборону – Покровка, свх Дедешино».


Командарм-16 Рокоссовский предвидел такой удар немецкой танковой группы. Именно поэтому ещё 27 ноября 1941 г. он своим приказом отозвал на оборону большака Соколово-Лыткино-Марьино мобильные части: 19 тбр, 23 тбр, 146 тбр, 139 отб и 44 кд. Эти части, вернее, то, что осталось от этих частей, вынуждены были передислоцироваться с выходом из боя (я не описываю, как тяжело выходить из боя, чтобы не бросить на произвол судьбы соседа по флангу).

Такой приём Рокоссовский применял и при обороне до истринского рубежа: мобильные части обеспечивали отход пехоты.

Остановить противника не остановили, но затормозили, а, главное, уничтожили часть его живой силы и танков.

Приведу свидетельство о боях за Лыткино 28-29 ноября 1941 г.:

«Ермаков Павел Яковлевич, красноармеец 44 кд. Погиб в бою 29 ноября 1941 г. в деревне Лыткино. Похоронен: братская могила в деревне Каменка Солнечногорского района».

«Кузменко Иван Михайлович, …красноармеец 44кд. Погиб в бою 29 ноября 1941 г. похоронен: братская могила в деревне Лыткино Солнечногорского района».

Не менее трагично развернулись события у соседа слева – 18-й ополченческой стрелковой дивизии полковника П.Н. Чернышева и поддерживающей её 1-й гв. танковой бригады генерал-майора М.Е. Катукова.

18 сд (800 штыков – по количеству – неполный полк) и 146 тбр (оставшиеся танки) вели бой с противником силою до двух пехотных полков с 60 танками…

23 тбр в этот день 28.11.41 не допускала прорыва на восток танков и пехоты противника в районе Жилино.

В донесении в штаб 16-й армии командир 1 гв.тбр М.Е. Катуков в этот день сообщал:

«Командарму-16  14.15 28.11.41
Веду бой. Полк пехоты и 25-30 танков противника идёт из Дарна… и из Сокольники, Сысоево, Духанино.  …С севера 20-25 танков и полк пехоты. Мой МСПБ <мотострелковый пулемётный батальон 1 гв.тбр – И.Б.> отброшен в Небогатково. Потери до 50%.
Мой КП - Лисавино.
Штадив-18 <штаб 18 сд, которую поддерживала танковая бригада Катукова – И.Б.> - Бакеево.
Меня противник обтекает с севера и с юга. Держу фронт Духанино- Небогатково. Скоро не хватит сил. Запасной КП мой – Жилино.
Командир 1 гв.тбр Катуков»

Эта фраза отважного, расчётливого и хладнокровного командира 1-й гвардейской танковой бригады М.Е. Катукова – «скоро не хватит сил» - красноречивее всяких комментариев свидетельствует о той тяжёлой обстановке, которая сложилась 28 ноября 1941 года на истринском участке обороны в результате прорыва вражеской танковой группы. 

 

 

Выход Панфиловской дивизии из полуокружения 

(28 ноября 1941 г., 14.00-24.00)

28 ноября 1941 г. два удара немецких частей, сопровождаемых танками, создали угрозу окружения 8 гв.сд.

Один удар – со стороны Солнечногорска вдоль Ленинградского шоссе: здесь противник во второй половине 28 ноября 1941 г. захватил станцию Поворово. Другой удар – описанный выше прорыв немецких танков по большаку Трусово-Соколово-Лыткино-Марьино. Оба удара были направлены к станции Крюково.

8 гв.сд оказалась в «мешке»: чтобы превратить это полуокружение в полное окружение, противнику оставалось перекрыть горловину «мешка» шириной 5 км – от Поворово до Марьино. Положение для 8 гв.сд усугублялось тем, что стрелковые части  оказались отрезанными от штаба дивизии, дивизионной артиллерии и тылов и потеряли со штабом дивизии связь.

Выход 8 гв.сд из «мешка» описывает Б. Момыш-улы в своей книге «Психология войны»:

«Помню ещё трагический момент. После того как немцы выбили нас из Соколово, они устремились на Ленинградское шоссе. Мы оказались в районе Тебеньки <на нынешних картах – «урочище Тебеньки» – И.Б.> и Паладино <Повадино, в 2.5 км восточнее Соколово – И.Б.>. Я отозвал своих бойцов и решил их вывести. Тут дорога через Паладино <Повадино – И.Б.> выходила на совхоз «Дедешино» <вспомним, что последний приказ командира дивизии перед потерей связи был: выходить в район Дедешино – И.Б.>. Если немцы опередят нас и займут Дедешино, мы окажемся в окружении.

Веду свой полк в лес. Встречаем 1075-й полк под командованием майора Старикова. Присоединяются к нам командир отдельного миномётного батальона с 27-ю миномётами <вероятно, здесь ошибка в воспоминаниях Момыш-улы; в другом источнике (книга «За нами Москва», он указывает точнее: «сапёрный батальон» - И.Б.>, пеший эскадрон <20 кд – И.Б.>, то есть кавалеристы, потерявшие своих лошадей, человек 120 под командованием одного капитана. Всего собралось около двух-трёх тысяч человек.

Пять раз я выходил из окружения, у меня уже есть опыт. Тут смотрю, как бы не попасть опять в окружение. Но в таком положении – разные части, разные подразделения, нет единого начальника – очень трудно найти выход. Вы представляете себе, какая каша заварилась!

Вот тут Логвиненко сделал большое дело. В эту серьёзную минуту он не растерялся. Предложил поручить командование одному человеку. Но кому?

Логвиненко предложил: тут три полковника, три майора, капитаны, давайте соберём командный состав, пусть решают, что делать, как командовать этой толпой.

Он собрал весь старший начсостав, обрисовал наше сложное положение и говорит:

– Старшего командира нет. Я собрал вас, чтобы спросить: кто примет командование всей группой и возьмётся вывести бойцов из этого полукольца.
Все молчат.
– А как ты думаешь, товарищ старший лейтенант? – обратился он ко мне.
Я говорю:
– Принимаю командование всей группой на себя.
Пока они все думали и молчали, он говорит:
– Выбирай комиссара.
Я, не задумываясь, отвечаю:
– Комиссаром прошу Логвиненко.
Он согласился.

Это было исключительно верное и умное решение, и спасением этой группы мы обязаны Логвиненко. За это ему слава и честь. Справедливость требует отметить это.

Когда я принял командование группой, в ней было около 4000 человек. Я собрал командиров и объявил:

– Товарищи, мы здесь находимся в опасности окружения. Возможно, что той дорогой, которой мы хотели пройти, придётся проходить с боями. Исходя из этого, я решил принять командование на себя, взять вывод группы из окружения на себя.

Представляюсь: командир 1073-го гвардейского стрелкового полка старший лейтенант Момыш-улы».

В 16 часов стемнело, двинулись на восток: справа – 1075 сп Момыш-улы, слева – 1075 сп Старикова, сапёры и кавалеристы – сзади, выслали ближнюю разведку, выбрали направление – на Марьино, а там – немцы.

Документов о выходе из полуокружения пока обнаружить не удалось; есть лишь обрывочные воспоминания участников.

Из книги А.С. Трефилова «У ворот Москвы» (записки офицера), Алма-Ата, «Казахстан», 1982, с. 99-100:

«…Мы потеряли половину личного состава 2-го батальона <1073 сп – И.Б.>. В этот день – 28 ноября –  полк оставил Соколово. Враг захватил селение, понеся большие потери. За эти дни было истреблено до двухсот вражеских солдат и офицеров, подбито четыре танка, шесть грузовых машин, взорван склад с боеприпасами, уничтожено девять орудий. Противник был задержан здесь на трое суток…

…Под прикрытием огня 1-го батальона полки оторвались от противника. По приказанию комиссара Логвиненко лейтенант Вершинин, уже, будучи раненым, дважды ходил в разведку в Полежайки. Данные его были исчерпывающими, достоверными. Это и помогло командованию принять верные решения. 

Деревня Полежайки горела и поэтому своё оборонительное значение утратила: мы обошли её стороной. Около 17 часов, как и было предусмотрено маршрутом движения, направились в Марьино, но там уже оказались фашисты. После тяжёлого боя мы отошли на Лыткино, но и отсюда пришлось отступить…».

Момыш-улы («Психология войны»: «На промежуточных боях от Соколово в районе деревень Демьянское <мной такая деревня не обнаружена – И.Б.>, Красная Горушка <Красная Горка, рядом с Марьино – И.Б.> подробно останавливаться не буду. Подробности даны в повести Бека <повесть не была опубликована; сведения остались, вероятно, в черновиках писателя А. Бека – И.Б.>.

К полуночи мы прибыли в район совхоза «Дедешино».

Связавшись, наконец, со штабом дивизии, вышедшие из «мешка» подразделения получили распоряжение расположиться: 1075 сп – в районе совхоза «Дедешино», 1073 сп – севернее и северо-восточнее, загибая линию обороны дивизии с востока к северу, 3-й батальон 1077 сп – в деревню Алабушево, во второй эшелон.
               

Возвращение 1077-го полка 

Ранним утром 29 ноября 1941 г., ещё до рассвета, в Панфиловскую дивизию вернулся 1077 сп, вернее, два батальона этого полка. Напомню, что ещё 21 ноября они были приданы кавалерийской группе Доватора и, совершив марш к Солнечногорску, встали на линию обороны. Подробно эти события были мной описаны ранее (см. главы «Особая задача 1077-го стрелкового полка» и «1077-й стрелковый полк совершает марш к Солнечногорску»).

28 ноября 1941 г. 1077 сп передал свои боевые позиции в Красной Горке 159-му стрелковому полку 7-й гвардейской сд и начал марш на соединение со своей дивизией. Встреча с ней намечалась на станции Алабушево. Марш совершался не только под непрерывным воздействием немецкой авиации, но и при непосредственном соприкосновении с противником. Накануне, 26 ноября, в тяжёлом бою под Пешками, был ранен командир полка майор Зиновий Самойлович Шехтман; временно его заменил военный комиссар полка старший политрук Александр Михайлович  Корсаков.

В сложной обстановке первый бой на марше полк имел 28 ноября, отбивая совместно с частями 50-ой кавалерийской дивизии (из кавалерийской группы Доватора) наступление врага на Михайловку, Жуково, Берёзки.

Дошли до станции Поворово и сразу опять в бой. У платформы Поворовка пересекли железную дорогу, свернули на восток и вышли к Ленинградскому шоссе в районе деревни Дурыкино.

Когда полк вышел на шоссе, слева с противником вела бой 7 гв.сд. Под покровом ночи полк обошёл этот район и двинулся по шоссе на юг. Возле деревни Чашниково – опять немцы. Пришлось выделять от каждого батальона по одной роте, чтобы отразить атаки прорвавшихся сюда немецких автоматчиков.

Между Чашниково и Матушкино рано утром 29 ноября 1941 г. вышли на правый фланг к тылам своей дивизии и направились в Алабушево.
                   

Переход штаба 16-й армии из Крюково в Сходню                         

С 26 по 28 ноября 1941 г. штаб 16-й армии Рокоссовского располагался в Крюково (Скрипицыно). Здесь Рокоссовский вёл переговоры с Генеральным Штабом, сюда ему два  раза звонил лично Сталин. Несколько раз Рокоссовский выезжал из Крюково в Чёрную Грязь, где у него был оборудован временный командный пункт, предназначенный для организации контратак против немецких войск, прорвавшихся к Красной Поляне.

Но 28 ноября обстановка осложнилась: противник находился уже в нескольких километрах от Крюково, участились авиационные бомбёжки, к окраинам Крюково стала проникать  немецкая разведка.

Рокоссовский приказал оборудовать новое место для расположения штаба в районе дачного посёлка Сходня. Штаб расположился в доме детского сада, в лесу напротив  стекольного завода.

Вспоминает член Военного совета 16А Алексей Андреевич Лобачёв:

«16-я армия таяла на глазах. Пополнения поступали редко. Мы были рады каждой новой сотне солдат, даже милиционерам, отряды которых прислал начальник московской милиции Романченко.  

Штаб армии опустел. Почти все находились в частях. На КП неизменно можно было застать лишь М. С. Малинина с небольшой группой офицеров.

За полтора месяца боев за Москву полоса обороны нашей армии трижды сокращалась. 14 октября она составила 110 километров, 16 ноября — около 80 километров, в районе Сходни — 40 километров. Несмотря на значительные потери, наши бойцы и командиры сумели сдержать натиск мощных мотомеханизированных групп противника и не допустить их прорыва в оперативную глубину. 

Управление очень усложнилось. Крупный водный рубеж — река Истра — фактически разделял фронт армии на два изолированных участка. На новом КП получили приказ Военного совета фронта. «Крюково — последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя, — говорилось в нем. — Отступать больше некуда. Любыми, самыми крайними мерами немедленно добиться перелома, прекратить отход. Каждый дальнейший ваш шаг назад — это срыв обороны Москвы. Всему командному составу снизу доверху быть в подразделениях, на поле боя...»

Cуровые, резкие, но правильные слова!

В некоторых краеведческих материалах утверждается, что штаб Рокоссовского переместился из Крюково в Сходню 1 декабря 1941 года. Постараюсь показать ошибочность этой точки зрения.

По уставу (не говоря уже о моральных соображениях) штабы подчинённых частей должны находиться ближе к своим подразделениям (и к линии фронта), чем головной штаб. Где же находились до 29 ноября штабы оборонявших Крюково Панфиловской дивизии и кавалерийской группы Доватора?

Из донесений Доватора: «27 ноября 1941 год. …12.40. КП кав. группы в Жукове в течение трёх суток находится под огнём. Переведён в Дудкино». Где это Дудкино? Рядом с Поварово, в 12 км севернее Дедешина и Алабушева, практически в тылу у немцев. Можно предположить, что 28 ноября штаб Доватора располагался там же. Косвенно об этом сообщает побывавший у Доватора 28 ноября отчаянный журналист Евгений Кригер (см. его репортаж «У гвардейцев Доватора» в книге: Венок славы. Т.2. Битва за Москву. М., Современник, 1984, сс.362-366).

А штаб Панфиловской 8гв.сд 29 ноября 1941 года располагался сразу за боевыми порядками 1075 полка (см.: «Крюковские ведомости» № 23, статья «Бои у Крюково», раздел 6 «Бой за Алабушево»). Штаб едва не был захвачен наступавшим противником; налицо его нерациональное размещение. Почему?

Потому что штаб 16А расположен слишком близко к линии фронта, в Крюкове. Значит, и подчинённые (дивизионные и, тем более, полковые) штабы должны быть практически на передовой.

Ситуация резко меняется в 17 часов 00 минут: оба штаба – кав.группы Доватора и 8 гв.сд переведены в Назарьево (в 5 км восточнее Крюково). Это может означать только одно: ранее 17.00 штаб командарма-16 Рокоссовского покинул Крюково (передислоцировался в район Сходни). Краеведов, видимо, смутили следующие строки из вышеупомянутой книги К.К. Рокоссовского (сс.93-94), которые по контексту можно отнести (а можно и не относить) к 1 декабря 1941 г.: «Противник оттеснил наши войска на рубеж Клушино, Матушкино, Крюково, Баранцево. Всё, что возможно, мы ввели и на этом участке. Однако оставлять КП армии в Крюково уже было нельзя. Снаряды и мины рвались на улицах. На северной окраине наши отбивались от немецких танков». Этот текст можно отнести и к обстановке 28-29 ноября.

Отсюда и следует оценка времени перехода штаба 16А из Крюково в Сходню: раньше вечера 29 ноября 1941 г., скорее всего, из соображений безопасности, в ночь с 28 на 29 ноября 1941 г. 


Пружина сжимается…  

К концу ноября оборонительное сражение на правом фланге Западного фронта достигло наивысшего накала. После ожесточённых трёхдневных боев на Рогачевско-Дмитровском, Солнечногорском и Истринском направлениях противник вновь потеснил наши войска и вышел в районы, удалённые от окраин столицы всего на 23–35 км.

Особенно опасной продолжала оставаться обстановка в полосе 16-й армии в районе Крюкова, где сильно ослабленные кровопролитными боями 8-я, 9-я гвардейские и 18-я стрелковая дивизии при поддержке танкистов 1-й гвардейской танковой бригады генерал-майора М. Е. Катукова вели  поистине героическую борьбу с главными силами 4-й танковой группы противника.

Продвижение, которого противнику удалось добиться в ноябрьских боях северо-западнее Москвы, стоило ему крайнего напряжения сил и огромных жертв. Немецко-фашистские войска к концу ноября были измотаны и обескровлены, но, собрав свои последние силы, все же упорно стремились любой ценой прорваться к столице.

Многие из дивизий противника в двадцатидневных ожесточённых боях на подступах к Москве понесли большие потери (от 50 до 60%). По ряду документов и из показаний пленных было установлено, что во многих ротах осталось от 30 до 60 человек (из 100-120).  Не меньшие потери несли и наши войска.

В ходе этого исключительного по ожесточению сражения командующий Западным фронтом генерал армии Г.К. Жуков изыскивал резервы, буквально «наскребая» их для усиления особо опасных направлений. Например, утром 29 ноября он отдал приказ:

«От каждой стрелковой дивизии 5, 33, 43 и 49-й армий срочно выделить по одному стрелковому взводу с положенным оружием, боеприпасами и сухим пайком надвое суток. Взводы выделить из уже участвовавших в боях и не позднее 17 часов автотранспортом направить в распоряжение командарма 16 для укомплектования 8-й, 9-й гвардейских и 18-й стрелковых дивизий».

В этом предельном напряжении противоборствующих сил была принципиальная разница. Сила немецких войск иссякала, все резервы были использованы. Советские же войска вели напряжённые оборонительные бои, накапливая (в строгой тайне от врага)  резервы для нанесения решительного удара. Для иллюстрации приведу два «диалога»: фельдмаршала фон Бока с Гитлером и генерал армии Жукова со Сталиным.

Два диалога 29-30 ноября 1941 г. 

(Гитлер — фон Бок и Сталин — Жуков) 

«Диалог» Гитлер — фон Бок. Цитирую по книге: Л.А. Безыменский. Укрощение «Тайфуна» (Московский рабочий, 1987, с.167 ): 

«30 ноября 1941 года у командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока раздался телефонный звонок. Звонил из Берлина начальник оперативного отдела генштаба Хойзингер.


Он спросил: «Фюрер хочет знать, когда можно будет объявить об окружении Москвы?»


Не вступая с ним в объяснения, Бок попросил к телефону Браухича.


Во время разговора с главнокомандующим сухопутными силами Бок признался:


«Положение критическое. Я бросаю в бой все, что у меня есть, но у меня нет войск, чтобы окружить Москву. Противник понял наш замысел, и он сосредоточивает свежие силы севернее и южнее Москвы. Моя единственная надежда – продолжать фронтальное наступление. Но если это делать, то возникает опасность изнурительной схватки – такой, какая была под Верденом 25 лет назад. У меня нет желания принимать участие в такой битве. Я заявляю, что силы группы армий «Центр» подошли к концу».

Между немецкими командующими состоялся нервный диалог. Они не договаривали до конца, не произнесли слово «поражение», и разговор соскальзывал на второстепенные вопросы…

Браухич: Фюрер уверен, что русские находятся на грани краха. Он ожидает от вас точного доклада, когда этот крах станет реальностью?

Бок: Командование сухопутных войск неправильно оценивает обстановку. Я десять раз докладывал за последние дни, что у группы войск нет сил для того, чтобы добиться успеха.

Браухич: Но за исход операции отвечаете вы!

Бок: У меня нет зимнего обмундирования!

Браухич: Ничего подобного, обмундирование было выделено!

Бок: Я заверяю вас, что оно не получено… ОКХ и фюрер неправильно оценили обстановку. Тот факт, что оно не получено, является для меня лучшим подтверждением тому, что ставка не знает настоящего положения… Я повторяю, г-н фельдмаршал, что произошёл огромный просчёт. Командование сухопутных сил и сам фюрер, к сожалению, переоценили наши силы… Прошу доложить фюреру, что группа не может достигнуть намеченных рубежей. У меня нет сил».

Браухич: …Но фюрер хочет знать, когда же падёт Москва?

Бок: Что вы спрашиваете? Неужели вы не знаете, что здесь творится?

Браухич: Бок, вы отдали приказ о новом наступлении? Когда оно начнётся?..»

Анализируя боевые итоги дня, фон Бок вспоминал этот разговор. Он и раньше понимал, что окружить Москву не удастся. Если хотя бы перерезать главные дорожные артерии, тогда удастся взять столицу в блокаду, как Ленинград, и, дождавшись весны и подкреплений, начать последний и решительный штурм Москвы.

Но Гитлер дал приказ окружить Москву, и нужно этот приказ выполнять.

Только что пришло сообщение, что удержать плацдарм за каналом у Дмитрова не удалось: 7-я танковая дивизия генерала Функа отброшена за канал, начались упорные бои за Яхрому…

Хотя и удалось взять у русских Красную Поляну, но подкрепить успех нечем: последний резерв, 1-я танковая дивизия, брошен в бушующую топку боев — туда, к Яхроме… Что ж, пора создавать бастион для весеннего наступления…

Именно с этого момента штаб фельдмаршала фон Бока на своих картах отметил железнодорожную станцию Крюково как важный стратегический пункт, где удобно накапливать силы для последующего броска. Конечно, в официальных приказах по-прежнему звучали требования: наступать, наступать! А в Берлине уже были заготовлены медали «За взятие Москвы»…

"Диалог» Сталин — Жуков. Из воспоминаний Г.К. Жукова:

«29 ноября я позвонил Верховному Главнокомандующему и, доложив обстановку, просил его дать приказ о начале контрнаступления.

И.В. Сталин слушал внимательно, а затем спросил:

- А вы уверены, что противник подошёл к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку?

- Противник истощён. Но если мы сейчас не ликвидируем опасные вражеские вклинения, немцы смогут подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счёт северной и южной группировок своих войск, и тогда положение может серьёзно осложниться.

И.В. Сталин сказал, что он посоветуется с Генштабом.

Я попросил начальника штаба фронта В.Д. Соколовского, который также считал, что пора вводить в действие наши резервные армии, связаться с Генштабом и поддержать наше предложение о целесообразности начала незамедлительного контрнаступления.

Поздно вечером 29 ноября нам сообщили, что Ставка приняла решение о начале контрнаступления и предлагает представить наш план контрнаступательной операции.

Утром 30 ноября мы представили Ставке соображения Военного совета фронта по плану контрнаступления, исполненному графически на карте с самыми необходимыми пояснениями. Подробностей от нас не требовалось, поскольку все основное было заранее оговорено лично с И.В. Сталиным, Б.М. Шапошниковым и А.М. Василевским».

Одновременно с планом Жуков отправил в Генеральный Штаб шифротелеграмму:

"Верховному Главнокомандующему от 30 ноября 1941 г.

ЗАМ. НАЧ. ГЕН. ШТАБА

генерал-лейтенанту т. ВАСИЛЕВСКОМУ

Прошу срочно доложить Народному Комиссару Обороны т. Сталину план контрнаступления Зап. фронта и дать директиву, чтобы можно было приступить к операции, иначе можно запоздать с подготовкой

Жуков         30.11.41 г."

К шифротелеграмме прилагалась объяснительная записка (привожу фрагмент):

"НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ОБОРОНЫ

товарищу СТАЛИНУ

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА К ПЛАНУ-КАРТЕ КОНТРНАСТУПЛЕНИЯ АРМИЙ ЗАПАДНОГО ФРОНТА

1. Начало наступления, исходя из сроков выгрузки и сосредоточения войск и их до-вооружения: 1 ударной, 20 и 16 армий и армии Голикова с утра 3-4 декабря...

2. Состав армий согласно директивам Ставки и отдельные части и соединения, ведущие бой на фронте в полосах наступления армий, как указано на карте.

3. Ближайшая задача: ударом на Клин, Солнечногорск и в истринском направлении разбить основную группировку противника на правом крыле... 

...........

5. Главная группировка авиации (3/4) будет направлена на взаимодействие с правой ударной группировкой...

Жуков                                          Булганин                                   Соколовский

 30.11.41 г.»


На этом плане Верховный Главнокомандующий поставил резолюцию:

«СОГЛАСЕН. И. СТАЛИН». 


Бой за Алабушево 

(29 ноября 1941 г.)   

Командующий Западным фронтом генерал армии Г.К. Жуков уже разработал и предложил Сталину и Генеральному Штабу план скорого контрнаступления, начальник штаба Западного фронта генерал-лейтенант Соколовский уже обобщает разведданные и вычерчивает на карте линии и стрелы будущих направлений боевых ударов… 

А части 16-й армии по-прежнему ведут тяжёлые арьергардные бои. Противник, двумя ударами в направлении станции Крюково (со стороны Поварово и со стороны Соколово) начал 28 ноября 1941 г. операцию по окружению 8-й гв.сд. С боями выйдя из «мешка», 8 гв.сд к исходу дня встала в оборону у совхоза Дедешино, имея 1073, 1075 сп в первой линии обороны и 1077 сп во втором эшелоне (у Алабушево). 

Сначала приведу выписку из «Краткого очерка боевых действий 8 гв.сд»: 

«29.11.41 г. Части дивизии и приданные части получают боевой приказ №23 занять оборону: отм. 224,0, восточную окраину Алабушево, отм.216,1, Каменка, Савелки, Ржавки. 

Противник с утра, несмотря на плохую погоду, вновь ведёт наступление. Основное направление он выбирает Алабушево. Ведя с утра упорные бои, части 1075 и 1077 сп оставили к концу дня свх. Дедешино, рабочий посёлок, Алабушево». 

В этой выписке не соблюдена хронология: сначала говорится о положении дивизии к концу дня, а потом – о боях с утра того же дня. Видимо, летописцу хотелось сгладить ту сумятицу, которая случилась 29 ноября 1941 г. Выстрою события в хронологический ряд и опишу их подробнее… 

С утра 29 ноября противник, сосредоточив до полка пехоты и большое количество танков, одновременно повёл наступление на Жилино и совхоз «Дедешино». Эти направления были выбраны противником потому, что его основной ударной силой были танки (пехота уже полностью была обессилена), а танки могли двигаться только по двум большакам: Истра-Еремеево-Жилино-Крюково и Соколово-Марьино-Дедешино-Алабушево. 

1075 сп, несмотря на упорное сопротивление, вынужден был оставить Дедешино, а затем и рабочий посёлок. Упомянутый «рабочий посёлок» - это нынешняя деревня Алабушево, расположенная к западу от железной дороги и не вошедшая в черту Зеленограда. Большинство жителей посёлка, образованного в 1937 году, ездило работать в Москву, а здесь им было определено место жительства. Посёлок в 1941 году не имел названия и даже не был нанесён на карты. 

Ввиду того, что за железной дорогой, в Алубешево, во втором эшелоне оборону держал 1077 сп, 1075 сп был отведён во второй половине дня на два километра юго-восточнее, в Александровку. 

1073 сп, обороняясь по опушке леса к северо-востоку от совхоза «Дедешино», вследствие оставления рубежа 1075 сп был вынужден также отходить в юго-восточном направлении, для того, чтобы не оказаться окружённым моторизованными частями противника. 

1077 сп занимал оборону во втором эшелоне дивизии. О тяжёлом бое 1077 сп 29 ноября 1941 г. сообщает в своих воспоминаниях военком 1-го батальона 1077 сп Василий Максимович Малкин (В.М. Малкин. Документальный очерк «Как был сорван вражеский удар от Солнечногорска в сторону Москвы». В «Книге памяти Солнечногорского района. Третья книга. Солнечногорск, 2000 г., с. 53»): 

«В Алабушево полк получил пополнение – 237 бойцов и командиров, среди них более 50-ти коммунистов и комсомольцев. Новичков тут же распределили по батальонам. Личный состав полка накормили из походных кухонь горячей пищей, и подразделения отправились в свои новые районы обороны. 1-й батальон, командование которым принял лейтенант И.М. Баранов, остался в Алабушево, 2-й пошёл в деревню Александровку, 3-й ещё южнее, ближе к Крюково. 

События развивались стремительно. Враг торопился, рвался к Москве, не считаясь с потерями. Не успели бойцы Ивана Баранова окопаться, как противник, прорвавшийся к Алабушево, их атаковал. Противостоять двум пехотным батадьонам и двенадцати танкам было невозможно. Пришлось оставить Алабушево». 

А вот как эмоционально описывает бой 1077 сп командир  857арт.полка 8гв.сд полковник Г.Ф. Курганов: 

«…Под напором превосходящих сил противника дивизия заняла оборону в районе Алабушево, рабочий посёлок, что северо-западнее Крюково. Противник повторял атаку за атакой. 

Во второй половине дня к фашистам подошла подмога – эсэсовское соединение. Пьяные немцы пошли в психическую атаку. Напор противника был сильным и стремительным. Наши части, сдерживая атаки неприятеля, шаг за шагом отходили, цепляясь за каждый кустик и кочку. 

Вот наши «смельчаки», пятясь с винтовками наперевес, отошли уже к командному пункту дивизии. Ещё миг и фашисты захватят штаб, боевое Красное Знамя. Кажется, конец дивизии неминуем. 

В этот критический момент 2-я батарея прямой наводкой открыла огонь по атакующим танкам. Начальник штаба полковник Серебряков И.И. выхватил знамя, подняв его высоко над головой, бросился в атаку на врага с криком «Ура! Ура-аа!». За ним справа и слева подскочили комиссар Егоров и командир дивизии полковник Шелудько, весь личный состав штаба и управления дивизии. За ними бросились в атаку все, кто находился в районе КП и штаба, в том числе и артиллеристы. Отступавшие бойцы развернулись и также бросились в атаку. Третий дивизион артполка под командованием Поцелуева Д.Ф. (комиссар дивизиона Усачев С.И.) открыл заградительный огонь по отступающим фашистам. Немцы бросились наутёк, оставив на снегу множество трупов автоматчиков. Это было 29 ноября 1941 года» . 

К 17 часам (т. е. с наступлением ночи) противник прекратил активные действия. К концу дня противнику удалось захватить рабочий посёлок  и, пересёкши железную дорогу, - деревню Алабушево. 1077сп занял оборону по опушке леса восточнее Алабушево. 

Итоги дня были подведены в боевом приказе на оборону № 023 командира 8гв.сд [Сб. трудов ГЗИКМ, вып. 6. М. – Зеленоград, 2005, сс.143-144]): 

БОЕВОЙ ПРИКАЗ № 023 КОМАНДИРА 8 ГВ. СД от 29 ноября 1941 года: 

«1. Противник с утра 29.11 развивал наступление на восток, потеснил 1075 сп и к 17.00 последовательно овладел- дом отдыха, рабочий посёлок и окраиной Алабушево. 

         3. 8 гксд с приданными 44 кд, 23 тбр, 18 тбр, 139 отб занимает и упорно обороняет полосу отм. 224,0 вост. окр. Алабушево, отм. 216,1 Каменка, Савелки, Ржавки.

         4. 1077 сп занять и упорно оборонять участок: отм. 224,0 зап. опушку леса ¾ км восточнее Алабушево, Матушкино. 

         ПП - 3/857 ап. КП - Матушкино.

         Граница слева: иск. Ржавки, Алабушево, Марьино.

         5. 1075 сп - занять и упорно оборонять участок иск. отметка 216,1 , Красный Октябрь.

         Граница - Савелки, отм. 216,1 , иск. Крюково, Голубое.

         6. 1073 сп - занять и упорно оборонять участок иск. отм. 216,1 зап. окр. Крюково, иск. Каменка, Дачи.

         7. 23 тбр - организовать танковые засады в районе Крюково с задачей не допустить продвижение танков и пехоты противника из направления Жилино и Баранцево.

         8. 19 тбр организовать танковые засады в районе западной опушки леса, вост. Алабушево с задачей не допустить продвижения танков и пехоты противника из направления Алабушево, Крюково.

         9. 139 отб организовать танковые засады в р-не КИРП. с задачей не допустить прорыва танков и пехоты из р-на АЛАБУШЕВО, АНДРЕЕВКА, ЖИЛИНО.

         10. 44 кд занять и подготовить участок для обороны отм. 217,3, выс. 221,6 САВЕЛКИ, РЖАВКИ.

         Подготовить контратаки в направлениях:

а) РЖАВКИ, МАТУШКИНО, АЛАБУШЕВО.

б) САВЕЛКИ, КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ, АЛЕКСАНДРОВКА.

в) САВЕЛКИ, КРЮКОВО.

         14. КП - НАЗАРЬЕВО

Командир дивизии полковник ШЕЛУДЬКО» 

Прокомментирую этот приказ… 

Сначала отмечу, что штаб Панфиловской дивизии к исходу дня 29 ноября 1941 г. расположился в деревне Назарьево, в 5 км восточнее станции Крюково. За несколько часов до этого штаб находился восточнее Алабушево, сразу за боевыми порядками 1077 сп, и едва не был захвачен наступающим противником. Мы знаем причину близости штаба 8 гв.сд к передовой: штаб вышестоящей инстанции – 16-й армии –  находился в Крюково (Скрипицыно), тоже близко к линии фронта.  

Далее… В приказе № 023 указывается не расположение полков к моменту написания приказа (вечер 29 ноября 1941 г., после 17.00), а требование к их размещению, т. е. лишь в исполнение этого приказа части стали соответственно передвигаться и размещаться. 

Где же располагались полки 8 гв.сд на момент написания приказа?  1073 сп занимал оборону на правом фланге дивизии, от северной окраины Алабушево до Ленинградского шоссе у Чашниково (исключительно). 1077 сп был рассредоточен (первоначально он был во втором эшелоне): 1-й батальон остался в Алабушево, 2-й переместился в деревню Александровку, 3-й – ещё южнее, ближе к Крюково. 1075 сп занял оборону в районе Александровки. 

Приказ комдива Шелудько требовал перемещения 1073 сп с правого фланга дивизии на левый фланг: из района Чашниково – Алабушево - Матушкино в район Крюково – Каменка – Малино (Дачи).  


Прорыв противника к Матушкино и Савелкам (30 ноября 1941 г.)

Заметим, что все командиры стрелковых полков 8 гв.сд были только что назначены и не имели опыта управления на уровне полка: майор Стариков, сменивший командира 1075 сп полковника Капрова, был до этого начальником разведотдела 8 гв.сд, а комиссар Корсаков, сменивший раненого у деревни Пешки 26 ноября 1941 г. командира 1077 сп майора Шехтмана, был полковым комиссаром этого полка.

Наибольший боевой опыт был у самого младшего – и по званию, и по должности, и по возрасту – у командира 1-го батальона 1073 сп старшего лейтенанта Б. Момыш-улы, сменившего 26 ноября 1941 г. в должности командира 1073 сп майора Елина. 

Именно исходя из этого своего опыта (вспомним недавний – всего три дня назад – ночной налёт на Лопотово), Момыш-улы вечером 29 ноября 1941 г. направил 1-й стрелковый батальон (командир лейтенант Исламкулов) в только что занятый немцами совхоз Дедешино с заданием – внезапной атакой нанести урон  противнику, расположившемуся на ночлег. 

Едва успел 1 сб отправиться выполнять задание, как 1073 сп получил приказ № 23 (о нем было сказано ранее) на переход полка в Крюково. 

Наступило 30 ноября 1941 года. 

Сначала приведу выписку из «Краткого очерка боевых действий 8 гв.сд»: 

«30.11.41 г. Части дивизии с приданными частями занимают положение согласно боевого приказа №23. 

1077 сп повёл наступление на Алабушево. Не имея поддержки огневых средств, танков, к 12.30 уничтожил до двух рот пехоты противника, 1 танк и 1 – 75-мм орудие, занял Алабушево. 

Противник, сосредоточив 12 танков, до 100 автоматчиков и двух рот пехоты, потеснил полк к восточной окраине Крюково. 

Полк перешёл к обороне: отметка 186,5 <западнее пруда Водокачка и севернее Крюково и кирпичного завода – И.Б.> – Крюково. 

1075 сп под воздействием 15 танков и до полка пехоты был оттеснён с занимаемого рубежа на дачи – станция Малино – МТС, где и занял оборону. 

1073 сп занял оборону на западной окраине Крюково – Каменка, совместно с 51 кп 44 кд. При переходе был подвергнут сильному миномётному обстрелу из района Матушкино». 

Дополню и уточню сведения из «Краткого очерка…» за 30 ноября 1941 г. 

Сначала – о боевых действиях 1077 сп. 

1077 сп  в 11 часов  30 минут 30 ноября, совместно с 15 кавалеристами 20 кд, без поддержки артиллерии и танков, повёл наступление на  Алабушево. Уничтожив до двух пехотных рот противника, один танк и одно 75-мм орудие,  полк в 12.30 занял Алабушево. Однако противник вскоре оправился от  удара и, сосредоточив до 100 автоматчиков и двух рот пехоты, при поддержке 8 танков перешёл в контратаку против правого  фланга полка, где оборонялся 1-й батальон. Полк вынужден был под ударами превосходящих сил противника  отходить вдоль железной дороги, заняв к исходу дня оборону на  северо-восточной окраине Крюково, по рубежу: отметка186,5 - Крюково.  

Трудно объяснить такую неподготовленную атаку 1077 сп. Мы и раньше встречались с такого рода контратаками: например, контрудар группы Доватора 24 ноября 1941 г. под Солнечногорском. Тогда удалось несколько притормозить стремительное наступление германских войск. Возможно, расчёт на это был и здесь. А возможно и другое: «Вы без приказа сдали Алабушево, приказываю занять его снова!» 

Между тем удар немецких частей, направленный на выход к Ленинградскому шоссе, отбросил 1077 сп в сторону Крюково, а вражеские танки от Алабушево вышли к перекрёстку Ленинградского и Льяловского шоссе на  41-м километре, захватив (около 14.00 30 ноября 1941 г. деревню Матушкино). Этот удар создал угрозу окружения 7 гв.сд, оборонявшей полосу от Ленинградского шоссе до села Льялово. 

Теперь – о боевых действиях 1075 сп 30 ноября 1941 г. 

1075 сп в 14.00  отбил очередную атаку противника,  силой до пехотного полка при поддержке 15 танков. Однако в 16 часов до  батальона пехоты противника при поддержке 8 танков перешли в наступление  на участке обороны 2-го батальона полка, 5 танков с пехотой атаковали  3-й батальон. В результате боя батальоны вынуждены были оставить  занимаемые рубежи и  отойти. 2-й батальон занял рубеж по опушке леса  северо-восточнее Александровки; 3-й батальон - по опушке леса восточнее и  юго-восточнее Александровки. 1-й батальон 1075 сп, атакованный до  батальона пехоты противника при поддержке 2 танков, отошёл в район  кирпичного завода, 1 км. севернее Крюково. В ходе ведения боя подразделения  полка, по докладу штаба, потеряли 5 человек убитыми и 10  ранеными. 

Итоговое боевое донесение командира 1075 сп майора Старикова за 30 ноября 1941 г. уточняет картину боя: 

 «1077 сп, перейдя в наступление захватил Алабушево,  но контратакованный пр-ком отошёл неизвестно куда, в результате чего  1/1075 сп <1-й батальон 1075 сп> вынужден был занять рубеж (иск) Пр., КИРП <Пр – пруд Водокачка (у пруда расположен завод Красный Октябрь), КИРП – кирпичный завод в 1 км севернее станции Крюково – И.Б.>. 

Левее 1073 сп выдвигается в р-он Крюково, связь с ним установлена. 

124 кп <124-й кавполк 20-й кавдивизии> и 14 кад <14-й кавалерийский артиллерийский дивизион 20-й кавдивизии>, оборонявшие рощу юго-вост. АЛЕКСАНДРОВКА, выходят в район Б.РЖАВКА <т. е. выводятся во второй эшелон – И.Б.>.

2/1075 сп <2-й батальон 1075 сп> обороняет рубеж: жел.дор., сев.зап. окраина АЛЕКСАНДРОВКА.

3/1075 сп <3-й батальон 1075 сп> обороняет зап. окраину АЛЕКСАНДРОВКА.

5. Миномётный батальон занимает огневые позиции в роще юго-восточнее АЛЕКСАНДРОВКА.

6. Решил прочно удерживать занимаемый рубеж обороны, не допуская продвижения пр-ка на юго-восток». 

Из вышеприведённого видно, что основной удар врага пришёлся по 1077 сп и по 1-му батальону 1075 сп. Вероятно, передовой отряд немецких войск, кроме Матушкино, захватил и деревню Савелки, но вскоре оставил её, вернувшись на основные позиции. 

 


Переход 1073 сп из района Чашниково-Матушкино в Крюково 

Теперь – о действиях 1073 сп 30 ноября 1941 г. 
Переход 1073 сп из района Чашниково-Матушкино в Крюково (всего 6 км) начался ночью с 29 на 30 ноября и осложнялся близостью к позициям противника, но Момыш-улы уже имел богатый боевой опыт таких передвижений в тылу противника. Однако неожиданность подстерегала совсем с другой стороны… 

Сначала процитирую составленное в конце боевого дня 30 ноября 1941 г. боевое донесение Момыш-улы об итогах этого перехода: 

«Боевое донесение №72 

Штаполк 1073 – дача севернее Малино 

30.11.41 г. карта 100.000-38 г. 

1. Противник продолжает развивать наступление к востоку и юго-востоку. 

В 7.00 колонна штаба с приштабными подразделениями 0,5 км к северу от Матушкино была обстреляна ураганным миномётным огнём с восточной стороны. Имеются потери. 

В 14.00 по данным отходивших командиров и красноармейцев противник занял Алабушево, Матушкино и несколько позднее Савелки. 

В течение дня авиация противника проявляла большую активность – бомбила и обстреливала наши боевые позиции на западной окраине Крюково, КП полка и соседей. 

Наш передний край обороны 3 раза бомбили самолёты с нашими опознавательными знаками. Наш передний край обороны два раза был затронут обстрелом наших усовершенствованных миномётов («гитары»).  

2. Сосед справа – 1075 <сп> - занимает свои позиции. 1077 сп отошёл от Алабушево и Матушкино, связи с ним нет. Сосед слева – 44 кд. 
3. 1073 сп («без 1-го батальона» - зачёркнуто – И.Б.) обороняет западную окраину Крюково. 
3-й стрелковый батальон обороняет западную окраину Крюково. 
2-й стрелковый батальон обороняет юго-западную окраину Крюково. 
1-й стрелковый батальон ночью выполнял боевую задачу по налёту на противника в доме отдыха (совхоз Дедешино), в связи с чем опоздал с выступлением на новые позиции и оторвался от полка; в район Крюково пришёл, занимает оборону <выделенная курсивом часть фразы заменяет зачёркнутую часть: «не пришёл, связи с ним нет»>. 

Потери при обстреле нашей колонны: убито 8, ранено 20, пропало без вести 10 человек. 
КП – дача севернее Малино. 
Начальник штаба капитан    /подпись/                <Демидович>» 

Рассмотрим переход 1073 сп в Крюково подробнее… 

В ночь с 29 на 30 ноября 1941 г. командир полка Момыш-улы отправил в Крюково 2-й батальон (комбат-2 – капитан Вехов), затем – 3-й батальон (комбат-3 – капитан Жуков), затем – артиллерию полка. Приготовился к маршу штаб полка: разведвзвод, рота связи, комендантский взвод. Момыш-улы развернул карту…  Дальше цитирую стенограмму беседы гвардии полковника Баурджана Момыш-улы в АН КазССР (Алма-Ата, 19-25 января 1944 г.)  <по книге: Б. Момыш-улы. Психология войны. Алматы, изд. Казахстан, 1996, сс.146-148>: 

 «Поступило боевое распоряжение, приказ из штаба дивизии, в котором отход был намечен через Матушкино – Алабушево: занять оборону, по военно-топографическим понятиям, по западной окраине деревни, а на самом деле станцию – населённый пункт Крюково. Цель была одна – не допустить врага к Москве. Прежде чем принять какое-нибудь решение, командир должен тщательно изучить местность по карте. 

Моим адъютантом был лейтенант Сулима, высокий сероглазый украинец, молодой, воспитанный, культурный, честный. Адъютант, если он толковый и работоспособный, – хороший помощник. Адъютант должен с полуслова понимать командира, создать обстановку для плодотворной работы, регулировать режим времени своего командира. Единственным таким адъютантом у меня был Сулима, до него и после него я уже не имел настоящего адъютанта. Когда командир думал над каким-либо решением, Сулима сам не мешал ему и другим не позволял этого делать. Это может сделать не всякий. Многие из наших молодых военных понимали свои обязанности не так. Многие адъютанты понимают свои обязанности как лакейские – это неверно. К тому же Сулима был очень смелым и храбрым солдатом. 

Когда я изучал по карте направление на Крюково, на моей карте на правом углу мне все виделось чёрное пятно. Циркулем отмерил расстояние, мы находились в 30 километрах от Москвы. Изучая местность от Крюково, нужно было предусмотреть все направления. Командир, который изучает местность только в одном направлении, ошибается. Надо продумать варианты разносторонне и глубоко и только тогда принимать решение. 

Мы отступали. Сам собой напрашивался вопрос: удержимся ли мы в Крюкове? Если нет, то в каких пунктах сможем снова укрепиться? Если не удержимся в Крюкове, то остановка должна быть только в Москве... Вы все знаете, какое положение было в этот момент в Москве. Она была под бомбёжкой. 

С батальоном я провёл 27 боев, с полком – 13. В результате последних боев полк уже не был полком – это была маленькая боевая группа мужественных людей, закалённых в сражениях, численностью не больше батальона, а называлась полком, и требования к ней предъявлялись, как к полку. Ну что же! Повоюем в Крюково, подойдём к Москве не больше чем с ротой, по всей вероятности. 

Я изучал карту, в это время многие пытались ко мне попасть, но адъютант их не пускал. А карта города Москвы, где мы могли бы воевать после отступления из Крюково, представлялась мне чёрным пятном, пятном позора, не участвовать в позорных боях на улицах Москвы, вырезал из всей своей карты участок Москвы и отдал часть адъютанту, приказав её сжечь. Карту с нашим участком Москвы, датированную 30 числом, можно найти в архиве 19-го гвардейского полка. 

Мною было решено дальше Крюково не идти, поэтому не было надобности иметь эту карту, тем более что это чёрное пятно раздражало. Молча сели верхом, догнали полк и 30 ноября заняли Крюково, его западную окраину, я собрал всех командиров подразделений, объявил, что ни одному честному офицеру, командиру и солдату дальше Крюково я идти не разрешаю». 

Схожим образом описывает то же событие Момыш-улы 17 лет спустя в своей книге «За нами Москва (записки офицера). Алма-Ата, КазГИХЛ, 1963, сс.430-432»: 

«... Моим адъютантом был лейтенант Пётр Сулима. Этот высокого роста, сухощавый, с задумчивыми тёмно-синими глазами и чуть вытянутым лицом юноша принадлежал к тому типу украинских красавцев, что часто встречаются на Полтавщине. Мне ничего не довелось узнать про родителей Сулимы, но, как говорят казахи, «по сыну узнают отца»; видимо, он был из хорошей, трудолюбивой, дружной и скромной семьи. 

Сулима принёс мне новую склейку крупномасштабных топографических карт. Я развернул и увидел на юго-восточных листах карты сплошную тёмную массу. Мне показалось — это был неровный, но чёткий оттиск старинной громадной гербовой печати.... Прикрыв её рукавом, я при свете керосиновой лампы стал наносить на карту обстановку. 

Намечая запасные районы наших тылов, я снова наткнулся на край чёрной полуокружности. Развернул всю карту. «Москва», — прочёл я надпись под пятном, вздрогнул и глянул на Сулиму. Он, бледный, упёршись своими длинными сухими пальцами, молча смотрел на карту. 

— Вы когда-нибудь бывали в Москве? — спросил я лейтенанта. 
— Нет, не приходилось, если не считать того, что мы проезжали в эшелоне. 
— Я тоже проскочил через «Москву-товарную». 

Перед нами лежала склейка топографической карты, оперативный документ, лежала карта Москвы. Я всмотрелся — на тёмном фоне бесчисленных квадратиков и крестов белой нитью проступали ломаные и кольцеобразные просветы московских улиц. Зелёными кудряшками были обозначены парки и скверы, узкой синей ленточкой извивались русла Москвы-реки, Яузы, Неглинки, как бы зубцами крепости выступали неправильные прямоугольники окраин столицы. В центре был обозначен Кремль. 

Я взял циркуль-измеритель: расстояние от Крюкова до Москвы по прямой всего лишь тридцать километров. 

По привычке прежних отступательных боев я поискал промежуточный рубеж от Крюкова до Москвы, где можно было бы зацепиться, и... этого рубежа не нашёл. Я представил врага на улицах Москвы: разрушенные дома, торчащие дымоходы, сваленные трамваи и троллейбусы, разорванные провода, качающиеся на последнем гвозде вывески магазинов, блёстки битого стекла на тротуарах, трупы на улицах, во дворах, в развалинах, трупы женщин, стариков, детей, красноармейцев и... строй гитлеровцев в парадной форме во главе с очкастым сухопарым генералом в белых перчатках и с лёгкой усмешкой победителя. 

— Неужели шатия восторжествует, а? 
— Что с вами, товарищ командир? 
— Да ничего, Сулима... — я очнулся от дурной и нелепой, ужасно страшной мысли. 
— Сулима, для чего нужна карта командиру? 
— Как для чего? — недоуменно спросил он. Потом, немного подумав, начал, как на экзамене: — Карта нужна командиру для того, чтобы он всегда мог ориентироваться на местности, изучить и оценить условия местности для организации боя... 

Я в это время отгибал половину склейки карты по самый обрез, где кончался тыловой район нашего полка, — это было в трёх-четырёх километрах позади Крюкова. 

— Дайте мне перочинный нож, — прервал я Сулиму, Он вынул из своей полевой сумки раскрытый нож. Я аккуратно разрезал карту и протянул половину её Сули-ме. — Нате, сожгите. Нам больше не понадобится ориентироваться и изучать местность восточнее Крюкова. 

Лейтенант скомкал плотную бумагу и бросил её в топку маленькой печурки. Потом, выпрямившись и приложив руку к ушанке, произнёс: 

— Все ясно, товарищ командир!» 

Совершив такой демонстративный жест, Момыш-улы присоединился к штабу, начавшему передислокацию в Крюково. 

Видимо, штабные подразделения, не привычные к строгой дисциплине переднего края, позволили себя обнаружить. Но обнаружили их не немецкие разведчики, а наши артиллерийские разведчики 7-й гвардейской стрелковой дивизии с наблюдательного пункта, располагавшегося в Чашниково. 

В эти дни (29 и 30 ноября 1941 г.) части 7 гв.сд прорывали кольцо вражеского окружения северо-восточнее Ленинградского шоссе и выходили на линию обороны Клушино-Матушкино. Подразделения штаба 1073 сп были приняты за скопление вражеских войск, и по ним был открыт ураганный миномётный огонь нашей миномётной батареи. Потери при обстреле нашей колонны были велики: убито 8, ранено 20, пропало без вести 10 человек.

Батальонам тоже досталось от своих: уже в Крюково передний край обороны 1073 сп 3 раза бомбили самолёты с нашими опознавательными знаками. Передний край обороны два раза был затронут обстрелом гвардейских миномётов («катюш»).  Здесь обошлось без потерь. Как вспоминал Б. Момыш-улы в книге «Психология войны» (с.148), «впоследствии мы встретились с командиром дивизиона <капитан Б.К. Васильков – командир 2-го дивизиона 14-го гвардейского миномётного полка; этот дивизион поддерживал Панфиловскую дивизию в боях под Москвой>, и он рассказал, что дивизион должен был дать заградительный огонь, чтобы не пустить немцев к Крюково. А связи у нас с ними не было». 

30 ноября 1941 г. 1073 сп в боевых действиях не участвовал; командир полка Момыш-улы организовывал оборону Крюково:  3-й стрелковый батальон оборонял западную окраину Крюково, 2-й  батальон - юго-западную окраину Крюково. 

1-й батальон, только что вернувшийся с ночной вылазки из Дедешино, занял район обороны по опушке леса,  от восточной окраины Скрипицыно до моста через железнодорожное полотно,  что к северо-востоку от Скрипицыно. Выяснилось, что в район обороны 1-го батальона включена деревня Каменка на речке Горетовке, - пришлось отрядить 2-ю стрелковую роту батальона для обороны Каменки. Вместе с 1 сб оборону держал сильно поредевший в предыдущих боях 51-й кавалерийский полк 44 кд. 

Командный пункт 1073-го полка был оборудован  в районе дач, что с северной стороны железной дороги севернее  Малино . 

Подводя итоги дня 30 ноября 1941 г., можно сказать, что 8 гв.сд, испытав нокдаун после удара противника на правый фланг дивизии (на Матушкино и Савелки), получила ночную передышку, отступив, по замыслу командарма 16А Рокоссовского, к Крюково и заняв там оборону. 

Справа от 8 гв.сд оборону держала кавалерийская группа Доватора и выходящая из полуокружения 7 гв.сд полковника Грязнова. А во втором эшелоне уже выдвигалась на боевые позиции к Ржавкам, Савелкам и Матушкино только накануне прибывшая на Сходню 354 сд полковника Алексеева. 

Слева от 8 гв.сд на рубеже Горетовка – Баранцево – совхоз Общественник оборонялась 18 сд полковника Чернышева, поддерживаемая 1-й гвардейской танковой бригадой Катукова. 

В заключение главы приведу один факт, который, возможно, не заинтересует военных историков, но, надеюсь, будет интересен краеведам. Б. Момыш-улы в своей книге («За нами Москва (записки офицера). Алма-Ата, КазГИХЛ, 1963, сс.425-426») вспоминает: 

«...Командный пункт нашего полка разместился в отдельном доме за железнодорожным полотном, в гуще соснового бора. Вечером я вернулся с НП и сразу же почувствовал странный запах. В углу стояли какие-то клетки, в них кто-то царапался, пищал. 

— Что это такое? 
— Этот дом, товарищ командир, — ответил Сулима, — принадлежит какому-то научно-исследовательскому институту. У них здесь кролики, морские свинки и ещё какие-то мыши разводились. 
— А где хозяйка? 
— Хозяйка — старший научный сотрудник этого института — с двумя малышами после бомбёжки сидит в подвале. 
— Позовите её сюда. 

Вошла молодая женщина. Её темно-серые большие глаза были полны грусти и тревоги. 

— Не выбрасывайте, товарищ командир, морских свинок. Они нам очень нужны. Это очень ценные животные. 
— Я и не собираюсь выбрасывать их. Но почему их раньше не вывезли отсюда? 
— Я все время ждала машины. Вот третьи сутки с детьми мёрзну в подвале. 
Она не выдержала и разрыдалась. 
— Вам больше не следует рисковать жизнью детей из-за морских свинок. Да и своей жизнью... Видите, здесь теперь проходит линия фронта. 
— Помогите, товарищ командир, нам эвакуироваться. Подбросьте нас хотя бы до Химок. Там наша лаборатория была. 

Я вызвал помощника начальника штаба по тылу Курганского и приказал эвакуировать женщину с детьми и морскими свинками. 

— Товарищ командир, лучше бы вы мне поручили эвакуировать целое село, чем эту странную женщину, — улыбаясь, докладывал после полуночи Курганский. — Одним словом, укутали мы клетки сеном, соломой, детей — одеялами. Так она об этих свинках больше заботилась, чем о детях. «Укройте, говорит, свинок потеплее, чтоб они не замёрзли, да сделайте отдушину, чтобы не задохнулись...» Все сама проверяет, разговаривает с этими зверьками, как с малышами. Ей-ей, странная особа. 

— Профессиональная привязанность, Иван Данилович, — вставил комиссар <Логвиненко – И.Б.>. — Значит, она честный работник.

 

 

Панфиловской дивизии приданы…

 

К 1 декабря 1941 г. все полки Панфиловской дивизии сгруппировались у Крюково. Резко сузилась ширина полосы обороны дивизии. Если в октябре 1941 г., под Волоколамском, полоса обороны была непомерно широкой – 41 километр, то через полтора месяца, на восточном берегу Истринского водохранилища 8 гв.сд оборонялась уже на участке шириной в 16 километров. А у Крюково ширина полосы обороны составила всего 3 километра (от Алабушево до Каменки).

 

8-й гв.сд была придана 44-я кавалерийская дивизия (командир – полковник Павел Филиппович Куклин), вначале приказом №23 назначавшаяся во второй эшелон дивизии, но буквально на следующий день занявшая первую линию обороны на левом фланге.

 

8-й гв.сд были приданы также три танковые части (они упоминаются в приказе по дивизии № 23 от 29.11.1941 г.):

 

23 тбр (командир – полковник Белов Евтихий Емельянович), 19 тбр (командир – полковник Калихович Сергей Андреевич), 139-й танковый батальон 146-й тбр.

 

Но буквально через день, к 1 декабря 1941 г., эти части были отозваны: 23 тбр – на переформирование, 139 тб в составе 146 тбр был придан 18-й сд (в район Баранцево – Дедово); 19 тбр – в ближайшие дни по документам не прослеживается. Все придаваемые в эти дни кавалерийские и танковые части и подразделения были малочисленны из-за больших потерь в предыдущих оборонительных боях.

 

Вероятно, именно к 30 ноября 1941 г. относится следующий случай, описанный Б. Момыш-улы в книге «За нами Москва (записки офицера). Изд. 4-е, Алма-Ата, Казгослитиздат, 1963» (сс.424-425):

 

«В приказе по дивизии тогда писалось: «Такому-то полку (далее перечислялись десятки номеров частей, которые придавались) упорно оборонять (указывались пункты на переднем крае и в тылу участка обороны) с задачей не допустить прорыва противника в направлении (указывалось два-три населенных пункта от переднего края в глубину нашей обороны). В архиве сохранились эти приказы <несомненно, имеется в виду также и неоднократно упомянутый выше приказ №23 от 29 ноября 1941 г.

– И.Б.>.

 

Теперь при чтении их может создаться впечатление, что полки тогда усиливались многими специальными частями и подразделениями. Но мне вспоминается случай, когда на наш НП явился высокий, стройный, с лучистыми синими глазами старший лейтенант и представился:

 

— Командир Н-ского отдельного танкового батальона. Прибыл в ваше распоряжение.

— Сколько в батальоне танков?

— Одна машина «Т-37», — ответил старший лейтенант.

 

«Т-37» — маленькая машина, предназначенная для заражения или дегазации местности химическими средствами. Выражаясь образно, она чуть-чуть больше муюнкумских черепах <Муюнкум — песчаная пустыня в Южном Казахстане>.

 

— Вооружение какое?

— Пулемет Дегтярева, — ответил старший лейтенант и, смутившись, добавил: — И то неисправный.

— Что вы хотите?

— Получить боевую задачу.

— Вы обедали сегодня?

— Нет.

— Идите в нашу штабную кухню и пообедайте. Других боевых задач я вам поставить не могу, товарищ старший лейтенант.

 

При этих словах Логвиненко расхохотался.

 

— Дальше как быть, товарищ командир?

— Дальше со своим «Т-37» поезжайте в ближайшую ремонтную мастерскую.

 

Помню, придавались тогда кавалерийские эскадроны... с десятью саблями, саперные батальоны с двадцатью саперами и тридцатью минами, отдельные артиллерийские дивизионы... с двумя орудиями. Как-то я, не сдержавшись, крикнул:

 

— Мне не номера и не флажки частей нужны! Где же люди, где боевая техника? Их нет или их берегут?

— Наверное, берегут, — ответил комиссар <Логвиненко>. — Наверное, собирают, резервируют для большого дела. Ты не горячись. Дают — бери и латай себе свой тришкин кафтан этими лоскутками боевых частей и подразделений. Это — люди, закаленные в боях».

 

Вместо прежних танковых частей встала в оборону вместе с 8-й гв.сд 1-я гв.тбр генерал-майора Катукова, имевшая на тот момент 6 тяжелых и 16 средних и легких танков.

 

Но танковая бригада Катукова была не придана, а назначена для поддержки 8-й гв.сд и 18-й сд. Разница здесь в том, что приданная часть полностью подчиняется командиру той части, которой она придана, а поддерживающая часть имеет некоторую долю самостоятельности – ее командир сам решает, какими средствами решать поставленную перед ним общевойсковым командиром задачу.

 

3 декабря 1941 г. 8-й гв.сд был придан также 159-й стрелковый полк 7-й гв.сд (командир 159 сп – подполковник Ефим Никифорович Стадух, начальник штаба 159 сп – старший лейтенант Александр Михайлович Рыжиков, назначен 3 декабря 1941 г.). 159 сп в течение всего периода обороны у Крюково занимал позицию в районе МТС <часть нынешних 8-го и 9-го микрорайонов>, а в начале наступления непосредственно штурмовал здание станции Крюково и соседние здания.

 

Сведения об участии 159 сп в боях у Крюково приходится собирать по кусочкам, потому что много летописцев (по вполне понятной причине) оказалось у Панфиловской дивизии, а описанию действия приданных частей не уделялось внимания совсем. А ведь фактически 159 сп встал на оборону Крюково (еще в составе 7-й гв.сд) 1 декабря 1941 г., о чем и будет рассказано далее.

 

 

Круговерть на Ленинградском шоссе (28-30 ноября 1941 г.)

 

Враг рвался к Москве. На Ленинградском шоссе с 24 ноября 1941 г. натиск противника сдерживала кавалерийская группа Доватора. Ей были приданы два батальона 1077 сп, 20 кд, 44 кд, 139 тб.

 

26 ноября 1941 г. на станции Химки начала разгружаться 7 гв.сд. Подразделения дивизии, следуя далее своим ходом, сосредоточились на рубеже Шелепаново – Овсянниково – Ложки – Гончары и здесь вступили в бой с наступающими вдоль Ленинградского шоссе немецкими войсками.

 

159-й сп, расположенный на левом фланге 7 гв.сд, прикрывал Ленинградское шоссе и к рассвету 28 ноября южнее Пешек сменил оборонявшиеся здесь ранее два батальона 1077 сп.

 

Вместе с 159 сп на Ленинградском шоссе действовала 7-я рота 3-го батальона 1-го мотострелкового полка ОМСБОН НКВД (ОМСБОН = отдельная мотострелковая бригада особого назначения).

 

Из «Доклада о боевой деятельности командира 7 роты 3-го батальона 1-го мотострелкового полка ОМСБОН НКВД старшего лейтенанта Скоробогатько от 5.3.42 г. по выполнению боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками за время с 2811.41 по 2.12.41 г.»:

 

«Рота в составе 77 бойцов и командиров, выполняла следующие задачи: 

 

1) 28.11.41 рота получила задачу выехать в район ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ – ЛОЖКИ по Ленинградскому шоссе, принять под охрану 24 фугаса, два моста <через речки Клязьма и Черная – И.Б.> и  два заминированных участка. Охрану выполнять до особого распоряжения, в случае отхода 159-го стрелкового полка 7-й гвардейской дивизии на последующий участок, произвести взрыв фугасов, разрушить мосты, после чего передислоцироваться в деревню ЕЛИНО и дополнительно заложить 18 фугасов на участке ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ – деревня ЕЛИНО – М. РЖАВКА.

2) Обстановка и условия в которых выполняли задачи: противник до батальона с артиллерией и танками вел наступление по Ленинградскому шоссе и овладел деревней ЕСИПОВО… К 28.11.41 г. он вынужден был перейти к обороне. Отдельные части наступающих фашистских войск вели наступление на флангах действующей 7-й гвардейской дивизии и к 28.11.41 г. отдельные части фашистских войск  овладели на правом фланге населенными пунктами ОЗЕРСКОЕ, ПОЯРКОВО, ЛЬЯЛОВО, на левом фланге: д.ПОВОРОВО, АЛАБУШЕВО, КРЮКОВО <здесь ошибка – Алабушево и Крюково в этот день немцами захвачены не были – И.Б.>. Мелкие группы автоматчиков проникли к деревне МАТУШКИНО и взяли под обстрел район ЧАШНИКОВО-М.РЖАВКА.

 

29.11.41 в 15.00 группа легких танков врага прорвалась на дорогу КРЮКОВО-ЛЬЯЛОВО и вышла на Ленинградское шоссе в районе М.РЖАВКА-ЧАШНИКОВО, где частично была ликвидирована нашими танковыми подразделениями, отходящими на оборонительный рубеж М.РЖАВКА-САВЕЛКИ <здесь неточность: этот прорыв немецких танков датируется 30.11.1941 г. и его ликвидация описана ниже – И.Б.>.

 

Ежедневно фашистская разведывательная и бомбардировочная авиация ожесточенно обстреливали и бомбардировали дорогу и населенные пункты…

 

29.11.41 в 11.00 в результате  бомбардировки вражеской авиацией был убит осколком авиабомбы боец 1-го взвода Михайлов, выполнявший работу по отрывке шурфа в районе деревни ЕЛИНО. В этот же день осколками вражеской мины был ранен красноармеец 3 взвода Мельников И.Ф., охранявший фугасы и заминированный участок в районе села ЧАШНИКОВО.

 

3) Организация и действия личного состава по выполнению задачи: участок, протяженностью до 20 км, на котором находились заграждения, разделены между взводами и командирам взводов поставлены задачи.

 

Для охраны фугасов и минных участков выставлено охрана. Сторожевые посты во главе с командиров отделений или лучшими бойцами. Сторожевым поставлена задача по охране заграждений и дан инструктаж, как действовать на случай подрыва фугасов, указаны взводные и ротный пункты сбора после выполнения задачи.

 

Со штабом 7-й гвардейской дивизии установлена связь и получены сведения об общей обстановке в районе выполнения задачи. Командный пункт роты находился в здании школы деревни Радомля. Связь с командирами взводов и сторожевыми постами осуществлялась связными и личным выходом командира и политрука на участок действия роты.  В резерве командира роты и для охраны КП было выделено одно отделение бойцов. Со стороны среднего начсостава было организовано непрерывное руководство и проверка службы сторожевыми постами на всем участке. При проверке несения службы личному составу объяснялась конкретная обстановка на его участке и исправлялись ошибки, допущенные бойцами при несении службы.

 

29.11.41 г. в 18.00 оперативный дежурный по штабу 7-й гвардейской дивизии сообщил, что оборонявшие части 7-й гв. дивизии отходят на последующий оборонительный рубеж деревни ДУРЫКИНО и что для обеспечения планового отхода наших частей необходимо подготовить взрывы фугасов на участке ЛОМЖА <правильно – ЛОЖКИ – И.Б.> - ДУРЫКИНО.

 

В 20.00 29.11.41 г. я и зам. командира батальона Васин отправились в штаб 159-го стрелкового полка и от командира 159-го стрелкового полка получили указание о подрыве фугасов после отхода арьергардного батальона.

 

29.11.41 г. в 22.00 по условному сигналу были начаты работы по взрыву фугасов и кончены к 23.00. 17 фугасов и мост <через реку Клязьма у Берсеневки – И.Б.> были взорваны, в результате чего были созданы препятствия для наступающего противника и обеспечен плановый отход 159-го стрелкового полка на последующий оборонительный рубеж.

 

Задача была выполнена личным составом 1 и  2 взводов, действовавшими хорошо. Кроме возложенной задачи на роту по созданию заграждений, личный состав принимал участие в уничтожении склада овощей, чтобы они не были использованы наступающим врагом. После выполнения задачи1 и 2 взводы перешли в район деревня Лукено <правильно – Пикино – И.Б.> - Черная Грязь и приступили к подготовке фугасов на участке М.РЖАВКА-ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ.

 

Группа бойцов 14 чел. под командой помощника командира роты старшего лейтенанта Балашова Н.А. продолжала выполнять задачу по охране фугасов и заминированных участков в районе д.Чашниково – М.Ржавка и 30.11.41 г., получив приказ от командира 159-го гвардейского полка о взрыве фугасов, выполнила его и несмотря на то, что путь отхода на сборный пункт был отрезан врагом, группа вышла из окружения без потерь и присоединилась к роте. 1 и 2 взводы закончили отрывку шурфов для фугасов и приостановили работы за отсутствием ВВ <взрывчатых веществ>.

 

30.11.41 г. на участок, где производились работы, прибыла саперная рота 64-го мсб, которая имела предписание подготовить фугасы и заминировать участок М.Ржавки-деревня Елино. По разрешению заместителя командира батальона капитана Васина я передал командиру саперной роты два фугаса и 12 шнуров по акту, после чего с ротой направился в д. Черкизово, откуда 1.12.41 г. в 16.00 по приказанию помощника начальника инженерной службы капитана И.И. Гомберга направился в расположение штаба полка.

 

Положительные факты: бойцы и командиры проявили находчивость, выдержку и умение действовать при выполнении боевого задания. 29.11.41 боец 1 взвода Мельников Ф.И. при охране фугасов и минированного участка на северо-западной окраине Чашниково подвергся обстрелу вражеских минометчиков и был ранен осколком вражеской мины. Несмотря на полученное ранение, боец Мельников продолжал выполнение боевой задачи до смены и после оказания ему медпомощи остался в составе подразделения до окончания выполнения боевой задачи. Бойцы Семаков, Башкатов, Понятов и другие, находились на охране фугасов по 14 часов без пищи и без теплой обуви, но посты не оставили и службу несли бдительно. 29.11.41 г., в то время, когда должен был быть подорван фугас, из-за опушки леса вышла пулеметная рота 159-го гвардейского полка и направилась к месту фугаса. Командир отделения т. Десятников В.И. побежал навстречу подразделению и, не считаясь с опасностью для жизни, своевременно отвел подразделение в лес, предотвратив неизбежные жертвы от взрыва фугаса. Младший лейтенант Боек получил задачу взорвать фугас, несмотря на усиленный обстрел противника, установил связь со сторожевыми постами и под обстрелом автоматчиков, произвел взрыв фугасов. Старший лейтенант Блашов, выполняя боевое задание в районе д.Чашниково, с группой бойцов оказался отрезанным от своих частей, но задачу свою выполнил и вывел всех бойцов с вооружением и без потерь…..

 

5.3.42 г. Командир 7 роты 2-го мсп ОМСБОН НКВД старший лейтенант Скоробогатько (подпись)

 

Прокомментирую этот доклад-отчет…

 

ОМСБОН НКВД был создан еще в летние месяцы 1941 года. Его основной задачей было – организация диверсий и создание партизанских отрядов в тылу противника. Кроме того, ему поручалось глубокое минирование (в основном - фугасами) шоссейных дорог, мостов на пути вероятного наступления врага.

 

«По приказу военного командования 16 октября 1941 года ОМСБОНом была организована оборона на отведенном участке вдоль магистрали, ведущей к Кремлю, на случай прорыва врага со стороны Ленинградского и Волоколамского шоссе. Линия обороны проходила по улице Горького от Белорусского вокзала через площади Маяковского и Пушкина до Кремля.

 

…<Минеры> копали шурфы вдоль всей улицы Горького и на параллельных ей улицах, площадях для закладки мощных фугасов против танков врага, если им удастся вдруг прорваться» (из книги: «Динамовцы в боях за Родину». М., изд. «Физкультура и спорт», 1975, с.43).

 

Во второй половине ноября 1941 года пришлось минировать Ленинградское шоссе – от Иваньковского водохранилища и почти до самой Москвы.

 

«Минеры… кирками и ломами долбили схваченную морозом землю, копали двухметровые ямы-шурфы для закладки мощных фугасов на обочинах Ленинградского шоссе. Минировали мосты через реки, водопроводные трубы под насыпями дорог и шоссе. Устраивали минные поля. И все это – под непрерывной бомбежкой и обстрелом вражеских самолетов.

 

Фронт неумолимо приближался.

 

По шоссе шли измотанные длительными боями красноармейцы, группы беженцев с детскими санками, нагруженными узлами, чемоданами. Ребятишек несли на себе, вели за руки. В сторону Москвы мчались грузовики с ранеными. Навстречу им двигались автоколонны с войсками, боеприпасами. Минеры часто работали ночью» (там же, с.26).

 

«А когда немецко-фашистские войска, разгромленные под Москвой, откатились на запад, мы приступили к разминированию того, что сами же заминировали. Эта работа оказалась намного сложней. Деревянные ящики, в которых помещались мины, от пребывания в земле разбухли и намертво зажимали взрыватели и детонаторы, отверстия для предохранительной чеки были закупорены ржавчиной. Для разрядки таких мин требовалось не только умение, но и мужество. Еще труднее нам приходилось при разминировании фугасов, установленных на большой глубине. Но мы придерживались правила: лучше потратить лишние минуты, даже часы, чем ошибиться. Ведь первая же ошибка стала бы и последней» (там же, с.168).

 

Во взаимодействии с 159 сп оборону на Ленинградском шоссе в эти дни держал 138 танковый батальон 146-й танковой бригады.

 

В списке танкистов-асов Великой Отечественной войны отмечен командир роты танков Мк-2 «Матильда» этого батальона – старший лейтенант Тимофей Григорьевич Бирагов.

 

За 4 дня своим танком он уничтожил 8 немецких танков:

 

27.11.1941 в бою в районе Майдарово во время контратаки уничтожил 2 немецких танка.

28.11.1941 в районе Майдарово атаковал тремя танками оборону противника и своим танком уничтожил 1 тяжелый танк противника.

30.11.1941 в районе Дурыкино, находясь в засаде, огнем танкового орудия и пулемета уничтожил до 100 немецких солдат.

 

В тот же день и ночью <c 30 ноября на 1 декабря 1941 г.> во время боя за перекресток дорог юго-восточнее Чашниково <это перекресток Ленинградского и Льяловского шоссе> уничтожил 5 немецких танков, чем дал возможность нашим частям выйти из окружения и занять новый рубеж обороны.

 

Механиком-водителем танка командира роты Т.Г. Бирагова был старший сержант Жангир Авизбаев, а башенным стрелком – старший сержант Семен Андреевич Семенов. Все трое за бои 28-30 ноября 1941 г. были награждены орденом Боевого Красного Знамени.

 

Командир взвода 138 тб лейтенант Сергей Степанович Фетисенков был награжден орденом Боевого Красного Знамени: 29.11.1941 в бою в районе Ложки он уничтожил 2 противотанковых орудия. 30.11.1941 во время боя за перекресток дорог юго-восточнее Чашниково уничтожил 1 немецкий танк.

 

Механик-водитель танка С.С. Фетисенкова – красноармеец Григорий Владимирович Космаков заслужил орден Красной Звезды.

Командир танка «Матильда» 138тб старший сержант Иван Куприянович Левченко был награжден орденом Боевого Красного Знамени. В наградном листе отмечено: «28.11.1942 в районе Ложки - Майдарово И.К. Левченко уничтожил 1 тяжелый танк противника. 30.11.1942 во время боя за перекресток дорог юго-восточнее Чашниково уничтожил 1 немецкий танк и 1 орудие. В этом бою танк Левченко был подбит – разбиты балансиры подвески, но экипаж, умело маневрируя, на пониженной скорости вывел танк с поля боя».

 

О необычном эпизоде боя рассказал в 1967 г. строителям Зеленограда, помогавшим сооружать памятник с танком «Т-34», местный лесник, очевидец жестокой схватки на 41-м километре:

 

«По шоссе со стороны Чашникова приближались немецкие бронемашины... Вдруг навстречу им двинулся наш танк. Дойдя до перекрестка, водитель на ходу спрыгнул в кювет, а через несколько секунд танк был подбит. Следом двинулся второй танк. История повторилась: прыжок водителя, выстрел противника, еще один танк загромоздил шоссе. Так образоваласьсвоеобразная баррикада из подбитых танков. Немцы вынуждены были искать обход влево...». Вероятно, это были танки «Матильда» 138-го танкового батальона.

 

Несмотря на упорное сопротивление, 7 гв.сд оказалась зажатой противником справа и слева.

 

Из сообщения штаба 7 гв.сд от 29.11.1941 г.:

 

"288 сп отходит в район Черной Грязи. 159 сп с боями выходит на рубеж Ленинградского шоссе, северо-западнее Ржавки. 30 сп боями выходит к Ржавкам. Ленинградское шоссе на участке Дурыкино - Черная Грязь находится под обстрелом артиллерии и минометов. Авиация противника группами 15-20 пикирующих бомбардировщиков на протяжении всего дня бомбили передний край обороны и Ленинградское шоссе на участке Дурыкино - Сходня. На протяжении всего дня наша авиация проявляла активность, действуя на участке дивизий".

 

30 ноября 1941 г. подразделения вражеской 35-й пехотной дивизии при поддержке танков, продвигаясь со стороны Алабушева, около 13 часов захватили деревню Матушкино и создали угрозу окружения 7-й гвардейской дивизии, оборонявшей Ленинградское шоссе у Чашникова.

 

При этом обходе немцы захватили Малые Ржавки (сейчас ВНИИПП) и попытались продвинуться к Большим Ржавкам. Здесь их встретили орудия батарей 219-го гаубичного полка и группы танков и бойцов, не объединенные общим командованием.

 

Привожу отрывок из воспоминаний комиссара 219-го гаубичного полка Алексея Васильевича Пенькова (см.: Труды ГЗИКМ, вып. 1. Зеленоград, 1995, с. 65-66):

 

«К 13 часам немцы, сосредоточив превосходящие силы пехоты, танков и авиации, сломили сопротивление нашего соседа слева... <это 1077 сп панфиловцев> и через деревню Матушкино вышли танковыми подразделениями на шоссе Москва — Ленинград, полуокружив наши стрелковые части < 7 гв.сд>, и огнем танковых орудий начали обстрел огневых позиций <219-го артполка 7 гв.сд, который остался вне окружения>.

 

В воздухе повисли десятки немецких пикирующих бомбардировщиков. Связь с командным пунктом полка нарушилась <командование в Чашникове — в окружении, немцы в Матушкино, пушки в Больших Ржавках, у «нашей» Никольской церкви>.

...Два дивизиона развернули для круговой обороны. Они расстреливали немецкие танки и пехоту прямой наводкой.

Мы с Чупруновым и связистами находились в 300 метрах от огневых позиций батарей на церковной колокольне села Б. Ржавки <это колокольня нашей Никольской церкви>...

 

С наступлением темноты фашисты угомонились и притихли. Мы пошли смотреть поле боя. Картина для войны привычная, но ужасная: половина составов орудийных расчетов погибла, вышли из строя многие командиры огневых взводов и орудии. Разбито 9 орудий, 7 тракторов-тягачей. Догорали последние на этой западной окраине деревни деревянные домики и амбары...

1 декабря в районе села Б. Ржавки противник лишь изредка вел минометный огонь. В этот день положение стабилизировалось... Шло накопление сил и средств для организации следующего боя».

 

Дальнейшее продвижение врага по Ленинградскому шоссе было окончательно остановлено на перекрестке с Льяловским шоссе.

 

7 гв.сд из окружения пробилась ночью с 30 ноября на 1 декабря. Первым из вражеского кольца прорвался в районе совхоза «Красный Октябрь» (посредине между Крюково и Матушкино, у пруда Водокачка) 159-й стрелковый полк подполковника Е. Н. Стадуха.

 

К утру 1 декабря вышли из окружения и другие два полка 7 гв.сд; дивизия заняла оборону в районе: высота 216,1 (в 1 км северо-западнее станции Крюково) — западная окраина села Б. Ржавки — Савелки (в глубину).

 

Командиром Панфиловской дивизии 1 декабря 1941 г. вместо полковника П.Г. Шелудько был назначен генерал-майор В.А. Ревякин, ранее бывший заместителем командующего 43-й армией, а затем организатором неудавшейся обороны Солнечногорска. Для В.А. Ревякина назначение командиром дивизии было безусловно значительным понижением в должности, но командующий Западным фронтом Г.К. Жуков, чьим протеже был Ревякин, дал Ревякину еще одну возможность реабилитировать себя.

 

А полковник П.Г. Шелудько был вскоре назначен командиром 25-ой отдельной стрелковой бригады 2-й Ударной армии генерал-лейтенанта А.А. Власова.

 


Бой за Каменку (30 ноября – 1 декабря 1941 г.)
 
Когда 29 ноября 1941 г. Панфиловская дивизия занимала оборонительные позиции у Крюково, деревня Каменка не была включена в полосу действий дивизии.

Это было специально подчёркнуто в приказе № 23 комдива-8 от 29.11.41 г.:

«…1073 сп – занять и упорно оборонять участок исключительно отметка 216,1, западная окраина Крюково, исключительно Каменка, дачи <севернее Малино – И.Б.>»

Поэтому и батальоны 1073 сп, который был поставлен исключительно на оборону Крюково, располагались по классической схеме: 2-й и 3-й батальоны – в первой линии обороны, 1-й батальон – во второй линии обороны, от восточной окраины Скрипицыно до моста через железную дорогу. 44 кп составлял резерв командира дивизии.

Но уже к 30 ноября 1941 г. Каменка, считавшаяся до этого чуть ли не тылом, оказалась на линии фронта ввиду продвижения немецких частей, захвативших деревни Горетовку, Баранцево.

Поэтому командиру 8 гв.сд полковнику Шелудько пришлось (видимо, по приказу Рокоссовского) принять Каменку в свою полосу оборону и отрядить туда одну роту 1-го батальона 1073 сп и 51-й кавалерийский полк 44 кд.

2-й стрелковой ротой, вставшей на оборону Каменки, командовал лейтенант Семён Иванович Краёв. Он неоднократно упоминается в книге Б. Момыш-улы «За нами Москва (записки офицера)». Его имя встречается и в боевых донесениях. Так, например, в политдонесении политотдела 8 гв.сд в политотдел 16-й армии от 4 декабря 1941 г. сообщается:

«…противник отбрасывался на свои исходные позиции с большими для него потерями. Особенно крепко дралась рота лейтенанта Раева <правильно – Краева – И.Б.>. тов. Раев <Краёв>, имея трофейный танковый пулемёт, в трудные минуты поднимался во весь рост и косил фашистов из пулемёта».

Семён Краёв погиб 8 декабря 1941 г. во время штурма Крюково; похоронен в братской могиле на площади у станции Крюково.

О положении дел в Каменке 30 ноября и 1 декабря утром сообщает
«Разведсводка №056 12.00  1.12<1941 г. – И.Б.> штаб полк 1073
Дача Старое Малино карта 50000-41
<30 ноября 1941 г. – И.Б.>

Перед передним краем 2-го батальона противник проявил накапливание пехоты, нашим миномётным огнём пехота рассеяна.

8 танков противника вошли в южную окраину села Крюково. Организованным огнём нашего 2-го батальона пехота была отсечена от танков, один танк был подбит, остальные повернули обратно.

Разведывательный самолёт противника проходил над районом КП 1073 сп.
На улицах южной окраины Каменка – три средних танка противника, в наступлении за танками – до роты пехоты.
<1 декабря 1941 г. – И.Б.>

Противник вёл миномётный огонь по северной окраине села Каменка.
Самолёты противника бомбили передний край нашего батальона – северная окраина села Каменка.
Нач. штаба-1073
Капитан  /подпись/ Демидович»
ПНШ-2   /подпись/ Тимофеев
<ПНШ-2 - помощник начальника штаба по разведке>

Из этой разведсводки видно, что первая  попытка (неудачная) атаковать Крюково была предпринята немцами уже 30 ноября 1941 г. Атака была отбита.

Что касается Каменки, то вечером 30 ноября 1941 г. немецкая пехота с танками вышла к южной части деревни, совершив марш-бросок после захвата ими деревень Горетовка и Баранцево. Наши сапёры взорвали мост через речку Горетовку, но танки противника сумели переправиться через замерзшую речку. Видимо, здесь хорошо поработала вражеская разведка, обнаружив слабо защищённый участок на стыке двух дивизий, 8 гв.сд и 18 сд.

Начальник штаба 1073 сп капитан Демидович, по характеристике Момыш-улы, «суховатый и крайне педантичный», чертыхнулся про себя: лишь чрезмерно жирная подпись под разведсводкой выдавала его волнение.

Только что, три часа назад, он отправил в штаб дивизии очередную регулярную оперативную сводку, в которой положение в Каменке обрисовывалось вполне благопристойно…

«Оперативная сводка №95 к 9.00 1.12.41 г.
Штаполк 1073 – дачи севернее Малино, карта 100000-38 г.
Полк занимает район обороны: Крюково, Каменка, дачи севернее Малино.
3-й сб обороняет западную окраину Крюково.
2-й сб обороняет юго-западную окраину Крюково.
2-я стрелковая рота 1-го сб обороняет западную окраину Каменка.
1-й сб (без 2-й роты) занимает район обороны по опушке леса от восточной окраины Скрипицыно до моста через ж/д полотно, что к северо-востоку от Скрипицыно.

В течение ночи боевых действий не было. Противник вёл миномётный огонь по передовой линии 300 метров правее 3-го сб.
КП – дачи Малино (севернее Малино с северной стороны ж/д)
Начальник штаба капитан /подпись/ Демидович»

–  Вот, написано: «2-я стрелковая рота 1-го сб обороняет  западную окраину Каменка», «в течение ночи боевых действий не было», а между тем противник, по данным разведсводки, уже занял южную окраину Каменки. Надо что-то предпринимать… 

Командир 1073 сп старший лейтенант Момыш-улы решил контратаковать с наступлением темноты. Атака на Каменку началась в 21.30 1 декабря, но успеха не имела. Пришлось сообщить об этом в штаб дивизии.

«Боевое донесение № 96
Штаполк-1073 Дачи севернее Малино 2.12.41 г. карта 100.000-41

1. Противник, продолжая развивать наступление в юго-восточном направлении, овладел Каменка.
12.00 1.12 противник вёл миномётный огонь по нашему переднему краю.
В 12.30 1.12 повёл наступление на Крюково с северо-запада, в составе 6 танков и автоматчиков, но безуспешно.
В 14.00 1.12 вторично атаковал наши позиции 3-го сб в составе 8 танков и 2-х рот пехоты, но вынужден был отойти на исходные позиции.
В 14.30 1.12 противник в составе 2-х рот пехоты и 2-х танков атаковал западную окраину Каменка и к 16.30 овладел Каменка.
К 20.00 в Каменке противник сосредоточил 10 танков и до батальона пехоты.
С 14.00 и до 20.30 1.12 вёл миномётный и пулемётный огонь по нашим позициям на западной окраине Крюково.
2. Сосед справа 1075 сп.
Сосед слева 3-й батальон 32-го сп <18 сд – И.Б.>.
3. Полк обороняет Крюково.
3-й сб обороняет северо-западную окраину Крюково, в течение дня вёл перестрелку с автоматчиками.
2-й сб обороняет западную и юго-западную окраину Крюково, в течение дня вёл перестрелку с пехотой противника, отражая атаку противника.
1-й сб без 2-й стрелковой роты оборонял восточную окраину Скрипицыно, мост через ж/д.
2-я стрелковая рота занимала оборону на западной окраине Каменка. Под  давлением 8 танков противника отошла в район обороны батальона.
4. В14.30 1.12 передний край обороны подвергался бомбёжке с самолётов противника в количестве трёх самолётов.
5. В бою убито и ранено до 60 человек (солдат и офицеров противника). Наши потери уточняются (имеются убитые и раненые). Потери матчасти нет.
По уточнённым данным: <уничтожены – И.Б.> 4 танка противника.
Наши потери: 1 танкетка сгорела, 1 попала в окружение – последствия неизвестны, 1 танк получил три пробоины.
По приказу комполка <старшего лейтенанта Момыш-улы> 1 сб должен овладеть деревней Каменка.
Начал наступление в 21.30. Пройдя до деревни Каменка, встретил сильный пулемётный огонь из танков и автоматчиков. В деревне находилось до 12 танков и до батальона пехоты. При попытке атаковать деревню атака была безуспешна. Батальон отошёл на свои прежние позиции (рота).
Начальник штаба капитан /подпись/   Демидович»

Это боевое донесение отправлено 2 декабря 1941 г., но говорится в нем исключительно о боях, происходивших 1 декабря 1941 г. Это – не оперативная сводка, которая подаётся регулярно в определённые часы, а внеочередное сообщение, как бы оправдательный документ в сдаче Каменки.

Справка о погоде.  В сборнике «Очерки истории края. Зеленограду – 50. Город и горожане. Труды ГЗИКМ. Выпуск 7. Зеленоград, изд. «Демиург-Арт», 2008» опубликована статья А.П. Беляева «354-я стрелковая дивизия в боях за Матушкино», где приведена таблица температур воздуха за период 30 ноября – 10 декабря 1941 г.на территории и по архивам Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Эти сведения любезно предоставил А.П. Беляеву заместитель директора Гидрометцентра РФ Геннадий Викторович Елисеев (в 2011 г. ему присвоено почётное звание РФ «Заслуженный метеоролог Российской Федерации»).

30 ноября 1941 г. средняя температура воздуха была – минус 0,7 градусов, минимальная – минус 1,3 градуса.
1 декабря 1941 г., соответственно, - средняя – минус 8 градусов, минимальная – минус 13 градусов.
Это – средний морозец, крепкие морозы ещё впереди…
В дальнейшем будем давать справку о температуре воздуха на каждый день боев. 

 


ДОВАТОРЦЫ ВЫХОДЯТ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ НА РУБЕЖ 

Александровка – Алабушево (29.11-1.12.1941 г.)


Ставка Верховного Главнокомандования, взяв за основу предложенный накануне, 29 и 30 ноября, план контрнаступательной операции, предложенный командующим Западным фронтом Г.К. Жуковым, 1 декабря 1941 г. определила взаимодействие соседних фронтов с Западным фронтом и переподчинила Г.К. Жукову сформированную в районе Дмитрова 1-ю Ударную армию.

А наши части между тем отступали под постоянной угрозой окружения. Вспомним, что 29 ноября 1941 г. немцы захватили Алабушево, а 30 ноября – Матушкино; еще раньше, 27 ноября, ими было захвачено Льялово – вот-вот должно было сомкнуться кольцо окружения вокруг 7-й гв.сд и кавалерийского корпуса Доватора, прикрывавшего отход 8-й гв.сд на рубеже Дурыкино – 4 км западнее Алабушево. Но…

Обеспечив отход 8 гв.сд и получив после этого приказ Рокоссовского на отход, Доватор (далее пересказываю из книги: С.Н. Севрюков. Так это было… Записки кавалериста. М., Воениздат, 1957, сс.97-98 ):

«…Во второй половине дня 29 ноября принял решение начать вывод дивизий из боя, чтобы снова перейти к обороне вне кольца вражеского окружения. Штабным офицерам, которые поехали в дивизии передавать боевой приказ и контролировать его выполнение, Доватор сказал:

— Передайте командирам и комиссарам частей, и пусть это знает каждый солдат: противник проскочил южнее нашего расположения, оказался у нас почти в тылу; мы нанесем удар на восток, разорвем вражеское кольцо и снова перейдем к обороне фронтом на запад. Не оставлять противнику не только ни одного орудия или пулемета, но даже ни одного колеса от повозки. Категорически требую: вывезти в тыл всех раненых, а также тела погибших в бою для предания их земле с воинскими почестями. Командирам, коммунистам, комсомольцам быть первыми при прорыве, последними при отходе!..

С 17.00 29 ноября командный пункт Доватора переместился в деревню Назарьево.
Основная тяжесть прорыва выпала на части 20-й кавалерийской дивизии, оборонявшейся на левом фланге корпуса.

Утром 30 ноября вражеская пехота и танки возобновили атаки вдоль Ленинградского шоссе. В тыл дивизии <в районе Чашниково–Алабушево – И.Б.> прорвались два пехотных полка с танками... Бомбардировщики непрерывно бомбили лес, по которому отходили наши части. Вековые деревья, поваленные взрывной волной, мешали движению.

В полдень <30 ноября 1941 г. – И.Б.> 124-й кавалерийский полк (командир – майор Василий Прозоров) 20-й кд, подойдя к линии Октябрьской железной дороги, был встречен огнем прорвавшихся вперед вражеских танков и лыжников-автоматчиков. Полк развернулся и с хода устремился в направлении Чашниково <точнее, в район Александровки – И.Б.>, где снова занял оборону…

Эскадроны 22-го кавалерийского полка (командир – майор Михаил Федорович Сапунов) 20-й кд при поддержке огня 14-го конноартиллерийского дивизиона (командир артдивизиона – майор Петр Зелепухин), расположившегося на опушке леса, перешли в атаку на Алабушево, выбили гитлеровцев из села, но тут же были атакованы во фланг двумя батальонами пехоты с 46 танками. Вражеские батареи произвели огневой налет на село. Одним из первых снарядов был тяжело ранен командир дивизии полковник Ставенков. Командование дивизией принял подполковник Тавлиев.

Эскадроны отошли на километр и окопались на опушке леса, сомкнув фланг с подразделениями 124-го кавалерийского полка.
Противник еще несколько раз поднимался в атаку, пытаясь сбить конницу с ее оборонительного рубежа, но все безрезультатно».
Прерву воспоминания С.Н.Севрюкова…

Описание прорыва 20 кд вражеского окружения позволяет уточнить боевые действия Панфиловской дивизии при обороне Алабушева и Александровки.

Оказывается, что 22-й кавалерийский полк 20-й кд принимал существенное участие в бое за Алабушево 30 ноября 1941 г., а не ограничился 15 всадниками, как сообщается в ранее упомянутом боевом донесении 1077 сп (цитирую: «1077 сп 8-й гв.сд в 11 часов 30 минут 30 ноября, совместно с кавалеристами 20-й кд (всего 15 всадников), без поддержки артиллерии и танков, повел наступление на Алабушево…»). В бою участвовал весь 22 кп, который к тому же поддерживался собственной артиллерией (14-й конноартиллерийский дивизион). А 15 всадников (по количеству – это примерно кавалерийский взвод), были, видимо, выделены командиром 20 кд для поддержки 1077 сп.

А вот танки при контратаке на Алабушево действительно отсутствовали, хотя их и направил для усиления 1077 сп командир 8 гв.сд. Он запросил Доватора, думая, что тот перехватил танки по пути (такой случай был с Доватором неделю назад, при обороне у берегов Истры). Но Доватор в своей записке командиру 8 гв.сд Ревякину этот факт опроверг:


«Командиру 8 гвард. сд.

Дорогой мой, я лично танки в районе Савелки не  задерживал, возможно, это сделали 7 гв.сд, которой я передал для обороны  рубеж Бол. Ржавки, Савелки, или командир 3 гв. кд <до переименования 26.11.41 – 50 кд>. Если это сделали мои,  то я немедленно эти танки направлю командиру 1077 сп, но я уверен, что это  дело не моих людей. Одним словом, выясню и приму меры. С приветом  Доватор. 1.12.41».

Как позже выяснилось, танки оказались задержаны  командованием 7 гв.сд и использованы по своему усмотрению» (записку Доватора цитирую по: «Труды ГЗИКМ, вып. 1. Зеленоград, 1995, сс.148-149» ).

Возвращаюсь к книге С.Н. Севрюкова…

«103-й кавалерийский полк (командир – майор Дмитрий Ефремович Калинович, комиссар – майор Владимир Макарович Чуренков) прикрывал прорыв главных сил 20 кд. Спешенные эскадроны развернулись по железной дороге и шоссе и отбили несколько атак пехоты. Потерпев неудачу, противник начал обходить наши боевые порядки лесом. Завязались жестокие схватки; в бой втянулся резервный эскадрон, а за ним и специальные подразделения: химики, саперы, зенитчики.

Три танка с десантом автоматчиков обошли левый фланг полка и устремились к штабу. Здесь находилось Почетное Революционное Красное Знамя Центрального Исполнительного Комитета РСФСР, которым полк был награжден за взятие в 1921 году крепости Гиссар и разгром банд эмира бухарского Сейд-Алим-хана. Рядом стояло Боевое Знамя с орденом Красной Звезды от Всебухарского Центрального Исполнительного Комитета за разгром в 1922 году басмаческих банд Энвера-паши и Ибрагим-бека.

Штаб полка охраняли одиннадцать солдат комендантского взвода с двумя ручными пулеметами и противотанковым ружьем. Они вступили в бой. Старший сержант Лукаш связкой ручных гранат подбил головной танк, второй танк подожгли бронебойщики, а третий застрял в сугробе и вел пулеметный огонь.

Неравный бой продолжался больше получаса. Все защитники полковых Знамен, кроме одного — раненого младшего сержанта Степана Онуприенко, были убиты. Онуприенко, напрягая последние силы, вставил в автомат диск и в упор полоснул по наседавшим гитлеровцам. Оставляя на снегу убитых и раненых, враги отползли за деревья.

Почти теряя сознание, младший сержант Онуприенко поднялся, швырнул гранату и, пораженный третьей пулей, упал, прикрыв своим телом запорошенные снегом зачехленные Знамена.

Подоспевшие на выстрелы кавалеристы отбросили гитлеровцев и бережно подняли застывающее тело героя и две полковые святыни — Знамена, защищая которые отдал свою жизнь Степан Онуприенко. Близ штаба полка стояли три подбитых вражеских танка, валялось до сорока трупов гитлеровцев.

С наступлением темноты противник прекратил атаки. Подразделения 103-го кавалерийского полка присоединились к своей дивизии, снова занявшей оборону на Ленинградском шоссе, в селе Большие Ржавки».

1 декабря 1941 г. Доватор по приказу командарма-16 Рокоссовского отвел свой корпус в резерв, передав фронт обороны 7-й гв.сд полковника Грязнова.

Корпус Доватора с приданной корпусу 20-й кавдивизией расположился в районе Савелки – Назарьево – Елино, а с 3 декабря – в районе Малино – Кутузово – Рузино – Брехово - Лигачево.

Приказом Верховного Главнокомандования №342 от 26.11.1941 года 3 кавкорпусу присваивалось гвардейское звание: 

«...За проявленную отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество и героизм личного состава Ставкой Верховного Главнокомандования преобразованы:
...3-й кавалерийский корпус — во 2-й гвардейский кавалерийский корпус (командир корпуса генерал-майор Доватор Лев Михайлович);
...50-я кавалерийская дивизия — в 3-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию (командир дивизии генерал-майор Плиев Исса Александрович);
...53-я кавалерийская дивизия — в 4-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию (командир дивизии комбриг Мельник Кондрат Семенович);
...Указанным корпусам и дивизиям вручаются гвардейские знамена».

 


Бой 159 сп у Льяловского шоссе (утро 1 декабря 1941 г.) 

Правее кавалерийского корпуса Доватора отступала  7-я гвардейская стрелковая дивизия полковника А.С. Грязнова, отступала тоже под угрозой окружения. 

Как уже сообщалось ранее, на левом фланге 7 гв.сд, у Ленинградского шоссе, держал оборону 159 сп; бойцы-минёры ОМСБОН после отхода взрывали фугасы на Ленинградском шоссе. Отход 159 сп поддерживала батарея 219-го артполка. 

Вспоминает Г. Зубов («Книга памяти Солнечногорского района Московской области (вторая книга). Солнечногорск, 1997 г., с.100»): 

«Мне, как командиру 4-й батареи 2-го дивизиона 219-го гаубичного артполка 7 гв.сд, пришлось участвовать в боях на солнечногорской земле с 26 ноября по 12 декабря 1941 года. 

26-го я корректировал огонь своей батареи в районе Есипово на Ленинградском шоссе, поддерживал 159-й стрелковый полк 7 гв.сд, 27-29 ноября у деревни Ложки и 30 ноября у деревни Дурыкино. 

1-2 декабря шли бои у Ржавок. 

(на фото: Начальник штаба 16А генерал-майор М.С. Малинин, член Военного совета 16А дивизионный комиссар А.А. Лобачёв, начальник политотдела 16А полковой комиссар А.И. Масленов. 13 ноября 1941 г., д. Устиново (у Волоколамского шоссе))

3 декабря командующий 16-й армией К.К. Рокоссовский временно передал в оперативное подчинение командиру 8-й гв.сд 159-й стрелковый полк со вторым дивизионом 219-го гаубичного артполка. 

Мы 4 и 5 декабря штурмовали со стороны Крюковской МТС Крюковский вокзал, который был взят нами к исходу дня 7 декабря. 

За бои под Крюковом я был награждён орденом Красной Звезды, повышен в воинском звании и получил впоследствии медаль «За оборону Москвы». 

Оказывается, кроме 159 сп, в освобождении Крюково участвовал и 219-й гаубичный артиллерийский полк. 

Стрелковые полки 7 гв.сд из окружения пробились ночью с 30 ноября на 1 декабря. Первым из вражеского кольца прорвался в районе завода «Красный Октябрь» (у пруда Водокачка, посредине между Крюково и Матушкино) 159 сп подполковника Е.Н. Стадуха. 

Фельдмаршал фон  Бок, намереваясь сделать Крюково центром плацдарма накопления сил для последующего броска на Москву, отдал приказ взять Крюково.
 
Немецкий план овладения посёлком и  станцией Крюково предусматривал:  ударами с флангов окружить в районе Крюково подразделения 8 гв.сд. 

Один фланговый удар намечался из Баранцево через Каменку, другой — со стороны Матушкино. Разведка противника вообще не обнаружила в районе  между Матушкино и совхозом «Красный Октябрь»  регулярных частей. На штабной карте командующего 4-й танковой группой генерала Эриха Гёпнера две красные стрелы – от Баранцево и от Матушкино – сходились в 1 км восточнее Крюково. 

Удар от Баранцево на Крюково через Каменку принёс противнику частичный успех: им удалось захватить Каменку и создать фланговую угрозу 8-й гв.сд <подробно см. в главе «Бой за Каменку (30 ноября – 1 декабря 1941 г.)»>. 

Одновременно второй сильный удар противник нанёс со стороны Матушкино вдоль Льяловского  шоссе южнее  пруда Водокачка, где оборону держал 159сп 7гв.сд. Здесь бой начался 1 декабря утром. 

Противник не рассчитывал здесь на упорное сопротивление наших частей. Ошибка ночной разведки  дорого обошлась врагу. Командир 159 сп подполковник Ефим Никифорович Стадух сумел сразу после выхода из окружения за несколько ночных часов построить оборону, поставив на танкоопасных направлениях бойцов с противотанковыми ружьями и организовав артиллерийскими средствами засаду. 

Учитывая, что 159 сп располагался в обороне по северо-западной окраине деревни Савелки, можно предположить, что танкоопасными для полка направлениями были:
а) просёлочная дорога от Льяловского шоссе к Савелкам вдоль левого берега реки Сходня и б) аэродромное поле, простиравшееся от Льяловского шоссе на юг к Савелкам. Именно здесь и должен был происходить нижеописанный бой. 

Журнал боевых действий артиллерии 7гв.сд от 1 декабря 1941 г. сообщает:
 
«В этот день была отражена атака танков. Около 7 танков было уничтожено и, по непроверенным данным, 2 танка (подбитых) перетянуты в расположение 159сп». 

В политдонесении 7гв.сд этот же бой описан с уточнениями и дополнениями: 

«В 10.00 1.12.41 авиация противника бомбила расположение штаба 159гв.сп… В 11.00 танки противника атаковали передний край нашей обороны, но атака была отбита 159гв.сп средствами ружей ПТО и артиллерии. В результате боя было уничтожено 12 танков противника (тяжёлых и средних), из которых 2 танка перетянуты в расположение 159гв.сп».
 
12 уничтоженных танков в районе восточнее совхоза «Красный Октябрь»! Вот это бой так бой! 

159сп  оказался территориально оторванным от остальных частей 7гв.сд. Поэтому, когда 2 декабря 1941 года прибывшая 354сд сменила 7гв.сд на участке обороны и 7гв.сд переместилась на несколько километров правее, то оказалось, что нецелесообразно перемещать удалённо расположенный 159сп, тем более под огневым воздействием противника. Приказом командарма-16 К.К. Рокоссовского с 3 декабря 1941 г. 159сп был временно подчинён 8гв.сд и активно участвовал в боях за Крюково,  заняв место на правом фланге дивизионной линии обороны. 

Соседом 159-го сп слева был 1075 сп Панфиловской дивизии. Граница между этими полками проходила через посёлок Красный Октябрь <у пруда Водокачка, ныне – Школьное озеро – И.Б.> и далее – по реке Сходня – до юго-западной окраины Савелок. 

Линия обороны 1075 сп 1-го и 2-го декабря (до 12.00) 1941 г. была следующей: посёлок Красный Октябрь – здания кирпичного завода, что 600 метров восточнее Александровки – северо-западная окраина Крюково. 

Вот что сообщается о действиях 1075 сп в политдонесении политотдела 8 гв.сд (деревня Саврасово) начальнику политотдела 16-й армии полковому комиссару А.И. Масленову: 

«Части дивизии упорно сдерживают яростный натиск превосходящих сил противника. В район фабрики Кр. Октябрь 1.12.41 г. прибыл батальон 1075 сп и приступил к занятию обороны. В это время к батальону проскочил танк с группой автоматчиков <скорее всего, это танк-одиночка, уцелевший после боя 159 сп – И.Б.>. Батальон был обстрелян с фронта и флангов. Враг не выдержал стремительного удара гвардейцев и бросился наутёк. 

Сержант Бройдо (старшина 1075 сп) доставлял на передовую позицию горячую пищу. По дороге он подвергся сильному пулемётному огню противника. Впереди горел мост <это мост через реку Сходню на Льяловском шоссе – И.Б.>. Тов. Бройдо не растерялся, на галопе проскочил сквозь шквал пулемётного огня через горящий мост и доставил пищу на передовые позиции».  

1077 сп во втором эшелоне оборонял рубеж: стык дороги Савелки-Крюково, Савелки-Малино. Попытка противника повести наступление в районе северного кирпичного завода была остановлена огнём 1077 сп. 

 


Жуков: «Крюково – последний пункт отхода!»

 


К 2 декабря 1941 г., после захвата немцами Каменки, линия обороны 8 гв.сд была следующей:

1075 сп занимал линию обороны у рабочего посёлка Красный Октябрь и у пруда Водокачка, левее – до железной дороги (между станцией Крюково и Александровкой) и северного кирпичного завода – оборону держал 54-й кавалерийский полк 44-й кд.

1073 сп совместно с 51-м кавалерийским полком 44-й кд расположились дугообразно, обороняя с запада и юго-запада Крюково и Скрипицыно. После сдачи Каменки 1-й батальон 1073-го сп занял оборону по линии – Скрипицыно – речка Крюковка (между деревнями Каменка и Кутузово).

1077 сп располагался во втором эшелоне обороны 8 гв.сд, контролируя просёлочные дороги Крюково – Савелки и Малино – Савелки, 45-й кавалерийский полк 44-й кд был резервом командира 8 гв.сд.

2-й гвардейский кавалерийский корпус Доватора с 20 кд был выведен в резерв 16-й армии и расположился в районе Елино – Назарьево – Джунковка; свой участок обороны Доватор передал в ночь с 1 на 2 декабря 1941 г. 7-й гв.сд. В дальнейшем корпус Доватора участия в боевых действиях у Крюково не принимал.

Соседом 8 гв.сд справа была сначала 7 гв.сд, а затем, с 3 декабря 1941 г. – 354 сд. Линия разграничения между 8 гв.сд и 354 сд была следующей: юго-западная окраина Савелок – посёлок Красный Октябрь. Соседом 8 гв.сд слева была 18 сд. 1-я гвардейская танковая бригада поддерживала как 18-ю сд, так и 8-ю гв.сд.

2 декабря противник яростно атаковал позиции 8 гв.сд, пытаясь захватить Крюково.
Далее цитирую из статьи В.М. Мельникова в сб.: «Там, где погиб неизвестный солдат». Сб. трудов ГЗИКМ, вып. 6, М., Зеленоград, 2005 г., сс. 149-150:

«Противник, введя в бой с утра 2 декабря свежие резервы, перешёл в наступление на Крюково большими силами. Первая атака врага была отбита с большими для него потерями, однако, перегруппировавшись, противник силой до батальона пехоты при поддержке 8 танков нанёс сильный удар в стык 1073-го и 1075-го стрелковых полков.

В 13 часов 15 минут группа в количестве 18-20 самолётов нанесла бомбовый удар по позициям 1075 сп. Под натиском пехотных подразделений противника 1075 сп начал отходить, особенно большие потери понёс 3-й батальон полка, потерявший до 50% личного состава.

Из боевого донесения штаба 8 гв.сд:

«1. Пехота противника при поддержке миномётов и авиации развивает активное наступление на северо-западную окраину Крюково.
Из Александровки действует 12 и из Андреевки 18 танков.
8 штук из них подошли к жел. дороге севернее Крюково.
2. 54кп и его сосед справа батальон 1075 сп удерживают рубеж.
3. Командир дивизии решил: 51 кав. полк подготовить к контратаке в направлении Кирп<ичного завода>, что сев. Крюково. Один эскадрон 45 кп выдвинется в Кутузово для парирования ударов с направления Каменка, 45 км, Фирсановка.
КП КД <командный пункт командира дивизии> прежнее место.
4. Прошу поддержать 54 кп и батальон 1075 сп огнём артиллерии».

В Центральном Архиве Министерства Обороны сохранились  листочки из школьной тетради, на которых шла переписка между  командирами соединений в тяжёлые минуты боя со словами  помощи и  поддержки.

«Тов. КУТУКОВУ <генерал-майору Катукову, командиру 1 гв.тбр>. Прошу срочно своим резервом поддержать 1075 сп. Противник сильно его теснит по направлению АНДРЕЕВКИ. Генерал-майор РЕВЯКИН».

Вскоре последовал ответ:

«Генерал-майору РЕВЯКИНУ. Три танка из КУТУЗОВО  выдвигаю в рощу вост. МАЛИНО для отражения танков с КРЮКОВО. Противник  начал наступление на мой левый фланг в районе ЛАДУШКИНО, весь свой резерв  обратил туда. Генерал-майор КАТУКОВ. 2.12.41 13.50».
Фактически Катуков отказывает Ревякину в помощи, у него свои проблемы на фронте обороны соседней, 18 сд полковника Чернышева (Баранцево-Ладушкино-Брехово) и на стыке с 8 гв.сд (Малино-Кутузово).

После вынужденного отхода 1075 сп отступил и 3-й стрелковый батальон 1073 сп, оборонявший Крюково. 1073 сп и немногочисленные кавалерийские подразделения 51-го кавалерийского полка (44-й кавалерийской дивизии) под ударом превосходящих сил противника вынуждены были оставить Крюково.

Из боевого донесения командира 1073 сп:

«1. Пр-к, продолжая развивать наступление, к исходу 2.12.41 овладел КРЮКОВО.
2. Сосед справа 1075сп. Сосед слева 3-й батальон 32сп…
4. Первая атака была отбита, к 14.00 противник вторично атаковал соседа справа <1075 сп>, открыв правый фланг 3-го стрелкового батальона, что дало возможность противнику обойти справа и окружить 2-й и 3-й батальоны .
В 14.30 – 8 танков и автоматчики противника повели наступление на правый фланг и с фронта…
К 17.00 подразделения полка оставили КРЮКОВО и заняли оборону в районе КИРПИЧНЫЙ ЗАВОД <между ж/д станциями Крюково и Малино>…
7. КП — ДАЧИ, севернее МАЛИНО».

Таким образом, в 17 часов 2 декабря 1941 года противник полностью захватил посёлок и станцию Крюково. Разведка немцев обнаружила перемещение штаба 1073-го стрелкового полка, и в 17 часов 30 минут небольшая группа немецких солдат, пробравшись по лесу, предприняла попытку овладеть командным пунктом этого полка, находившимся в районе дач севернее Малино, однако бойцы штабных подразделений в ходе короткого боя отразили нападение, уничтожив немецкую группу захвата».

О том, что подразделения 1073 сп сп в боях за Крюково три раза попадали в окружение, уже позже, 10 июля 1942 г., сообщает командир 1073-го сп майор Баурджан Момыш-улы в своём представлении на присвоение полку наименования «Талгарский полк» (Талгар - станица в 20 км от Алма-Аты, где был сформирован 1073-й стрелковый полк):

«В селе Крюково полк получает коммунистическое пополнение, ведёт непрерывно 6 суток кровопролитные бои, трижды роты окружаются врагом в каменных зданиях, не раз танковый десант бросается против врага...».

Эти три  окружения противником 2-го и 3-го батальонов 1073-го сп документально датируются 2-м, 3-м и 5-м декабря 1941 г., соответственно. Первое окружение – 2-го декабря 1941 г. – отмечается в вышеприведённом боевом донесении командира 1073 сп, о других двух тяжёлых для 1073 сп окружениях будет сказано далее.

К 3 декабря 1941 г., после захвата немцами Каменки, Александровки и Крюково, линия обороны 8 гв.сд стабилизировалась и до 8-го декабря 1941 г. (начала нашего наступления) была (с несущественными колебаниями) следующей:

159 сп 7-й гв.сд, приданный с 3 декабря 1941 г. 8-й гв.сд, занимал оборону на правом фланге 8-й гв.сд от юго-западной окраины деревни Савелки (исключительно) до опушки леса в 200 метрах восточнее Крюковской МТС;  линия разграничения с 354 сд проходила по реке Сходня (от Савелок примерно до моста через реку Сходня на Льяловском шоссе) .
1075 сп занимал сначала место 159 сп, а затем передвинулся левее, на линию Крюковская МТС – мост через ж/д у южного кирпичного завода.

1073 сп с 51 кп 44-й кд держали оборону от одного из кирпичных заводов юго-восточнее станции Крюково и далее по линии между деревнями Каменка и Кутузово– по речки Крюковка, скорее, похожей на овраг.

1077 сп и 45 кп располагались во втором эшелоне обороны 8 гв.сд, впрочем, довольно условно, постоянно участвуя в контратаках на окраины Крюково.

Соседом 8-й гв.сд слева была 18 сд полковника Чернышева, которая 2 декабря 1941 г. вела ожесточённый бой за Баранцево; линия разграничения между 8 гв.сд и 18 сд  проходила по речке Горетовка. 1 гв.тбр Катукова поддерживала обе эти стрелковые дивизии.


После оставления нашими частями Крюково Военный совет Западного фронта отдал специальный приказ, в котором отмечалось: «Крюково - последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя. Отступать больше некуда. Любыми, самыми крайними мерами немедленно добиться перелома, прекратить отход. Каждый дальнейший ваш шаг назад - это срыв обороны Москвы. Всему командному составу снизу доверху быть в подразделениях, на поле боя...».  

2 декабря 1941 г. средняя температура воздуха была – минус 13,4 градусов, минимальная – минус 17,0 градусов. Только теперь начались сильные морозы…