ДЕРЕВНЯ КРЮКОВО

 

 

В старых выпусках “Горетова стана”  я рассказал о владельцах деревни Крюково – декабристе Михаиле Фонвизине и его жене Наталье Фонвизиной (урождённой Апухтиной). М.А. Фонвизин был приговорён к каторге, жена  последовала за ним в Сибирь.

Деревню Крюково решено было продать, а поскольку формально деревня Крюково находилась в совместном владении братьев Фонвизиных (Михаила и Ивана), то продажу имения взял на себя Иван Фонвизин. Он рано отошёл от активной деятельности в тайной  декабристской организации и, хотя был под следствием, но осуждён не был, оставшись, однако, под негласным надзором полиции.

Иван Фонвизин продал деревню Крюково в 1832 году отставному штабс-капитану Валериану Фотиевичу Митькову, которой владел деревней в течение последующих трёх десятилетий.
 


Братья Митьковы – такие разные...
 
Митьковы (Митковы, Митцковы) принадлежат к древнему русскому дворянскому роду (хотя и не знатному). Первое упоминание о них, которое мне удалось найти, содержится в “Синодике по убиенных во брани” (так назывался составленный во второй половине XVII века список убитых в сражениях, начиная с 1547 года). В этом списке среди тульских дворян, погибших в 1571 году во время опустошительного набега крымского хана Девлет-Гирея на Москву, отмечен “Третьяк Лобанов сын Митцков”.

У владельца деревни Крюково Валериана Фотиевича Митькова было четыре брата. 

Самый старший – Михаил Митьков (1791-1849), декабрист, полковник.

Второй брат – Николай, отставной майор, владелец родового имения Митьковых, села Васильевское Владимирской губернии (сейчас – в черте г. Кольчугино). Здесь были похоронен отец и мать братьев и сам Николай Митьков.

Третий брат – Платон,  майор, в конце 1828 года служил в 25-м егерском полку, в составе сводной дивизии 5-го пехотного корпуса, расположенной в Туле и её окрестностях.

Четвёртый брат – Валериан, отставной штабс-капитан, владелец деревни Крюково.

Пятый брат – Владимир, за растрату казённых денег был разжалован из прапорщиков в рядовые и отправлен на Кавказ.

Наиболее известный нам – Михаил Митьков. Он  с шестнадцати лет участвовал в различных кампаниях; в его послужном списке перечислены все главные сражения кампании 1812-1814 годов: Бородино (за которое удостоен золотой шпаги), затем Тарутино, Малоярославец, Красное, Люцен, Бауцен, Дрезден, Кульм, Лейпциг, Париж.
Он хорошо знал Михаила Фонвизина ещё с 1812 года и с 1816 года состоял в одной с ним масонской ложе “Соединённых друзей”; они вместе готовили московское отделение тайного декабристского общества поддержать восстание в Петербурге. Восстание не удалось, и оба они (в числе других декабристов-москвичей) были арестованы и препровождены под охраной в северную столицу.

Декабрист А. Е. Розен в своих "Записках" упоминает: когда Митьков в Петропавловской крепости получил из дома узел с бельём и с английским фланелевым одеялом и спросил, все ли товарищи получают от родственников книги, вещи, табак, то,   "...выслушав отрицательный ответ, он снова завязал узел и просил возвратить его, сказал, что он может обойтись без этих вещей. Здоровье его было вообще расстроено. Этот поступок его в крепостных стенах согласовался с его характером, с его правилами”.

В Сибири Михаил Митьков отбывал каторгу в Читинском остроге, а затем на Петровском Заводе вместе с Михаилом Фонвизиным. Их младшие братья – Иван Фонвизин и Валериан Митьков – остались на свободе. Оба отставные военные, оба вольного образа мыслей - они вне всякого сомнения, были хорошо знакомы, так же, как их старшие братья. Можно предположить, что в 1832 году Иван Фонвизин предложил Валериану Митькову купить деревню Крюково, а тот согласился. В подобных ситуациях покупатели,пользуясь бедственным положением продавца, значительно снижают цену, так что продать имение за достойную цену было практически невозможно. Видимо, Валериан Митьков не поскупился: Митьковы не бедствовали, у них было несколько имений – в Смоленской, Пензенской, Владимирской губерниях.
 


“Дело о богохульстве” отставного штабс-капитана Валериана Митькова
 
Сведения о Валериане Митькове скудны, поэтому для его хотя бы эскизной характеристики представляет интерес  одно “дело”, которое в 1828 году расследовало возглавляемое А.Х. Бенкендорфом III отделение. Главными “обвиняемыми”  по этому “делу”  были Валериан Митьков и – Александр Сергеевич Пушкин.

Эта история подробно описана в книге: Н. Эйдельман. Пушкин (из биографии и творчества. 1826-1837). М.: Худ. лит., 1987, и я изложу её лишь вкратце, в той мере, в какой она характеризует Валериана Митькова. Итак...

В мае 1828 года дворовые люди помещика, отставного штабс-капитана Валериана Митькова, Никифор Денисов и Спиридон Ефимов, показывают "какому-то монаху" рукопись "богохульной поэмы" (пушкинской "Гавриилиады"), которую их хозяин (Митьков) переписал собственной рукой да ещё и читал вслух. Монах (как утверждали дворовые) составил за них текст письма-доноса. Такая сложная конструкция доноса была придумана, без сомнения, потому, что по закону крепостным запрещалось жаловаться на господина. 

29 июня 1828 года Валериан Митьков был вызван на допрос. После допроса  разъярённый Митьков послал доносчика  Денисова на съезжую (события происходили в Петербурге), где того выпороли, а  затем отдал Денисова и Ефимова в рекруты. Денисов за неделю до своего обращения в рекруты пишет во второй жалобе, что он "...4 сентября подавал лично государыне-императрице просьбу о доведении до сведения его императорского величества о безбожии помещика своего".

Эта жалоба до Николая I не дошла. Тогда, попав уже рекрутом в Петербурге в госпиталь, Никифор Денисов 4 октября 1828 года пишет третью жалобу - царю. На этот раз жалобе был дан ход, и в следственную орбиту вовлекается третий брат, Платон Митьков, тоже имевший список “Гавриилиады”: "Подобную той книге, которую он, Денисов, представил митрополиту, имеет и родной брат помещика Митькова, находящийся в Москве в батальоне кантонистов, майор Платон Фотич Митьков”.

В отличие от Валериана Митькова Платон находился на военной службе, и потому последствия для него могли быть суровее. Дело растёт, общее количество документов доходит до тридцати. Оба брата, конечно, перепуганы: к делу о богохульстве неявно примешивается их   родство со старшим братом, государственным преступником Михаилом Митьковым.

А что же Александр Сергеевич Пушкин? Он только что повинился лично перед царём в написании свободолюбивого стихотворения “Из Андрея Шенье”, а тут снова... Причём припоминается старое: ведь “Гавриилиада” написана ещё до ссылки на юг. Пушкин крутился ужом перед III отделением, упорно отрицая свою причастность к написанию богохульной поэмы. Но когда осенью 1828 года царь передал через Бенкендорфа, что он спрашивает лично (“спросить моим именем”), то Пушкин отпираться не стал.

Дело кончилось для  всех благополучно... Платону и Валериану Митьковым поставлено на вид. Крепостных-доносчиков, которым угрожала многолетняя солдатчина, велено в рекруты не брать, но оставить их при военном ведомстве на низших должностях (поваром, сторожем; Никифор Денисов раньше, при Митькове, был поваром и камердинером). Довольна царская администрация: дело кончилось без шума (его и так хватало за последние три года). Доволен и Пушкин: царь его (в который раз!) простил.

Из вышеприведённого “дела” видно, что Валериан Митьков, хотя и вольнодумствовал (по-домашнему), но был откровенным крепостником. Эта последняя черта ярко проявится в нем, когда в 1859 году, накануне отмены крепостного права, он принудительно переселит сто крепостных крестьян деревни Крюково в Смоленскую губернию.  
 


Из общей родословной крюковчан
 
В 1831 году в средней полосе России прошла эпидемия холеры. Среди крестьян была большая смертность, и Валериан Фотиевич Митьков, купив в 1832 году Крюково, переселил сюда часть крестьян из другого своего   имения, деревни Новотроицкой (Малощепотье тож) Чембарского уезда Пензенской губернии. Между прочим, двое дворовых людей, написавших на Митькова в 1828 году несколько доносов (см. “Горетов стан”, очерк 209 в газете «Зеленоград сегодня», № 90(1429), 27 мая 2008 г.), были родом из того же пензенского имения Митькова.

Счастливым образом оказалось возможным проследить общую “родословную” крестьян, переселённых из Пензенской губернии в деревню Крюково. Сделать это удалось благодаря тому, что первый директор Лермонтовского музея заповедника «Тарханы», историк литературы и лермонтовед Пётр Андреевич  Вырыпаев (1905–1969), был как раз уроженцем Малощепотья (Малого Щепотьева), расположенного в 6 вёрстах от Тархан, имения Арсеньевых, предков Лермонтова. П.А. Вырыпаев основательно исследовал историю села Малое Щепотьево. Приведу краткие сведения из его исследования.

Земля была выделена братьям Ивану и Андрею Щепотьевым по их челобитью 1701 года. Село с церковью Святой Троицы стало называться Щепотьевым. Сразу же село было поделено между братьями: старшему брату Ивану Щепотьеву досталась часть, названная Большим Щепотьевым, младшему брату Андрею Щепотьеву – часть села, названная Малым Щепотьевым (Малощепотье, Андреевка, Новотроицкое).

Эта местность – точный водораздел Дона и верхней Мокши – ещё ранее заселялся переселенцами из Рязанской земли. Об этом свидетельствует и П.А Вырыпаев:

“Говор села Щепотьева был во все времена среднерусским и это может служить косвенным доказательством того, что первопоселенцами  в нем были люди из Подмосковья, Рязани и тому подобных мест”.
 


 Крепостной произвол помещика Митькова
 
1 ноября (с.с.) 1851 года началось регулярное движение по железной дороге Санкт-Петербург – Москва (с 1855 г. - Николаевская, сейчас – Октябрьская ж/д). Первой от Москвы была станция Химская, второй – станция Крюковская.
Крюково было записано на имя жены В.Ф. Митькова, Софьи Людвиговны (в девичестве Гастелло), а после её смерти в августе 1853 года Митьков по завещанию стал единоличным владельцем“благоприобретенного движимого и недвижимого имения в сельце Крюкове: крестьян с землёю и разным строением в нем, господским домом и скотным двором”. 

Под Москвой крестьяне могли иметь дополнительные заработки, платя за это помещику более высокий оброк. С открытием движения по железной дороге земля, прилегавшая к магистрали, резко вздорожала:“если в среднем по европейской России она стоила не более 10 рублей за десятину (1.09 га), то вблизи железной дороги стоимость возрастала до 473 рублей за десятину” (цит. по статье: Клим Вадимов. Купца разорили чиновники. Моск. правда, 24.12.1998), т. е. возрастала почти в 50 раз.

При постройке железной дороги правительство выкупило по дорогой цене участок земли в крюковском имении Валериана Митькова.

Когда же в конце 1850-х годов началась подготовка крестьянской реформы, Митьков понял, что, продав всё своё имение в Крюкове, он может сорвать ещё больший куш. Для этого нужно было переселить крестьян в другое своё имение (чтобы не выделять им дорогую землю, как того требовала крестьянская реформа), а оставшийся участок земли выставить на продажу и ждать подходящего покупателя. Митьков энергично взялся за реализацию своего плана.

В Крюкове было 12 дворов и проживало в них около ста душ крестьян. Во время проведения в 1858 году очередной, 10-й (и последней) ревизии (ревизия - упрощённый вид народной переписи с целью упорядочения налогообложения)  Валериан Митьков записал крюковских крестьян без их согласия в село Успенское (“Шилово тож”) Дорогобужского уезда Смоленской губернии.

Но крестьяне не соглашались переезжать на новое место. Тогда Митьков, видимо, с помощью подкупа чиновников оформил продажу земли своей новой жене, а в августе 1859 года в деревне вспыхнул пожар, уничтоживший большую часть крестьянских дворов.

Местные жители говорили, что деревня была сожжена помещиком. Видимо, пожар был устроен по указанию Митькова, обещавшего вернуть “поджигателя” в родную пензенскую деревню вместо переселения на Смоленщину. Как раз в это время, после пожара, был отослан в Пензенскую губернию переселённый оттуда Егор Сергеев. Видимо, он что-то знал, если и не был поджигателем.
 


Борьба крюковских крестьян против переселения
 
Но крестьяне не сдавались. Они по-прежнему отказывались переезжать на новое место. Те, у кого сгорели избы, поселились в сараях. Одновременно они обращались с прошениями и жалобами к разным должностным лицам, вплоть до императора. Крестьяне заявляли, что переселение является для них очень “стеснительным и разорительным”. Уездный предводитель дворянства писал московскому губернатору князю Щербатову Николаю Александровичу, что “крестьяне г. Митькова на переселение ропщут”.

Афера Митькова вызвала беспокойство смоленского губернатора генерал-майора Николая Александровича Ахвердова. В феврале 1859 года он сообщал в Москву, что по 10-й ревизии значатся переведёнными в село Успенское Смоленской губернии 101 душа крестьян сельца Крюково Московской губернии, но никаких приготовлений для их приёма на новом месте не делается, и выражал сомнение, что“едва ли будет достаточно крестьянам необходимых земельных угодий к безнуженному существованию их”.

Началась бюрократическая волокита... Валериан Митьков заверил власти, что им строятся в Смоленской губернии 12 домов для крестьян, дано указание заготовить для них необходимое количество хлеба.

Новый смоленский губернатор, точнее, исполняющий дела губернатора генерал-майор Александр Петрович Самсонов, получив через московского губернатора эту отписку Митькова, заявляет, что полностью не построено ни одного дома; 9 домов из 12 не имеют печей и сараев, а 5 домов – даже без крыш и полов, одни стены.  

А крюковские крестьяне по-прежнему отказывались переселяться. Началось “убеждение”: в Крюково приезжали в сопровождении полицейских и казаков московский исправник (начальник уездной полиции) и даже губернатор.

Но крестьяне упорно стояли на своём: их жалобы пошли выше... В сентябре 1859 года крестьяне Иван и Алексей Алексеевы, Анисим Владимиров и другие обратились к московскому военному генерал-губернатору. Эта должность была повыше просто московского (гражданского) губернатора. Генерал-губернатор подчинялся лично императору (гражданский губернатор – министру внутренних дел) и наделялся чрезвычайными полномочиями в борьбе с эпидемиями, при подавлении бунтов. Он следил за политическими настроениями сословий, наблюдал за деятельностью администрации.

Одновременно было подано прошение на имя императора Александра II. Но и здесь крестьяне поддержки не получили. Им было объявлено:

“они должны немедленно исполнить требование помещика и отправиться, не ожидая зимнего времени, в Смоленскую губернию”.

В ответ на это доверенные лица крюковчан, крестьяне Платон Степанов и Анисим Владимиров, отправились в Петербург для подачи нового прошения императору. Власти, узнав, об этом, поставили в Крюкове караул из трёх казаков для ареста ходоков в Петербург, когда те возвратятся, и для наблюдения, чтобы крестьяне никуда самовольно не отлучались.

Через несколько дней крюковских крестьян снова собрали и повторили им отказ в просьбе оставить их в Крюкове. В ответ крестьяне заявили, что “повинуются начальству <обычная формула крестьянских ответов помещикам: “мы твои, а земля наша...” - И.Б.>, но из Крюкова в Дорогобужский уезд ехать не хотят и охотнее пойдут в Сибирь”.

Тогда четверо наиболее упорных крестьян, Иван и Алексей Алексеевы,Пётр Владимиров и Карп Афанасьев были изолированы от остальных и отведены в особую избу, т. е. фактические арестованы. Только после этого властям удалось принудить оставшихся дать согласие на переселение в Дорогобужский уезд.

При этом им было обещано, что помещик выдаст тёплую одежду для детей и по 10 копеек серебром кормовых денег на каждого взрослого человека. Однако дать подписку о выезде крестьяне отказались. Они потребовали, чтобы помещик вернул принадлежащие им хлеб, овёс, а контора купца Славина уплатила им за работы на железной дороге 804 руб. 76 коп. Власти предложили помещику и купцу Славину немедленно рассчитаться с крестьянами. Контора Славина с оплатой, естественно, не торопилась. Губернатор, стремясь скорее покончить с затянувшимся переселением крестьян, распорядился рассчитаться с ними из денежных сумм, имевшихся в его распоряжении. Крестьянам же было приказано в двухнедельный срок, начиная с 22 ноября, приготовиться к переселению.

Но пять крестьян по-прежнему не соглашались на переезд. Они заявили, что земля, на которой жили их деды, принадлежит им, и, что они ничего не предпримут до возвращения своих крестьян-посланцев из Петербурга. Тогда власти отправили их в московский земский суд под стражу. Но к ним стали приходить по ночам крюковские крестьяне и советоваться с ними. Тогда власти заключили их в тюрьму. 26 ноября 1859 года туда же отправили Платона Степанова и Анисимова Владимирова, вернувшихся из Петербурга.
 


Насильственное переселение крестьян сельца Крюково
 
Смоленский губернатор сообщал в Москву, что дома для приёма переселенцев не готовы, но переселение не было приостановлено. В ответ московские власти лишь просили дорогобужского исправника временно разместить крюковских крестьян у местных жителей.

Между тем, за событиями в Крюкове, где 13 крестьянских семей более года упорно противостояли насильственному переселению, внимательно следили в окрестных сёлах и деревнях. Опасаясь новых народных возмущений, власти не желали отступить.

В Крюково был введён отряд из 20 казаков. 9 декабря 1859 года при содействии казаков, которые сами запрягали лошадей, крюковских крестьян под надзором полиции отправили в Смоленскую губернию. При отправлении их было большое стечение народа. Одни пришли проститься с соседями, другие – купить у отъезжающих разные вещи. Тёплой одежды для детей помещик Митьков не выдал. Крестьяне приобретали её на свои средства.

До Воскресенска (ныне – г. Истра) крестьян сопровождал местный пристав с полицейскими, а там сдал их другому приставу для сопровождения. И так до нового места жительства. При этом из каждого уезда московскому губернатору поступал рапорт местного исправника о том, что крестьяне “препровождены благополучно до следующего уезда”. Семь наиболее активных крестьян – Платон и Евграф Степановы, Алексей и Иван Алексеевы, Анисим и Пётр Владимировы (все коренные жители Крюкова) и Карп Афанасьев (переселенец из пензенской деревни Малощепотье), находившиеся в тюрьме, были отправлены в Смоленскую губернию по этапу под конвоем солдат, как арестанты.

Село Успенское (Шилово) располагалось в Смоленской губернии между Дорогобужем и Вязьмой, недалеко от посёлка Семчево. В селе была каменная церковь в честь Успения Пресвятой Богородицы (село упразднено в послевоенные годы, церковь ликвидирована ещё до войны).

Поведение помещика Митькова было настолько одиозным даже для московских властей, что генерал-губернатор предложил московскому гражданскому губернатору взыскать с Митькова после возвращения его из-за границы 157 руб. 64 коп.  в пользу крюковских крестьян за купленную ими для своих детей тёплую одежду.
 


Крюковчане в Смоленской губернии
 
Крюковские крестьяне не смирились со своей судьбой. После отмены крепостного права в 1861 году они возобновили борьбу за возвращение в родные места. Уже летом 1861 года крестьянин Пётр Владимиров, временно проживавший в селе Кутузово Московского уезда (сейчас – в черте Зеленограда), подал новое “всеподданнейшее прошение” от всех переселенцев-крюковчан  о  возвращении  их  на  прежнее  место жительства.  Ходатайство П. Владимирова было оставлено “без последствий”.

Крестьяне не сдавались. Они продолжали подавать прошения в разные инстанции. Вопрос о них вынужден был рассматривать в 1862 году даже министр внутренних дел граф Пётр Александрович Валуев. Министр нашёл, что переселение было произведено без точного соблюдения правил, утверждённых в 1858 году, и предложил смоленским властям обсудить вопрос об устройстве быта крюковских крестьян.

И административное колесо закрутилось в обратную сторону... В августе 1862 года смоленский губернатор обратился с отношением к московскому губернатору, а тот – с указанием уездному исправнику, а тот – к местному приставу с поручением: собрать сведения о прежнем поселении крестьян Митькова в Крюкове, что сделано с их домами после переселения, какова их примерная стоимость и есть ли возможность к переселению крестьян на прежнее место, если на то последует разрешение правительства.

В результате выяснилось, что из оставшихся в Крюкове четырёх крестьянских домов и сараев, все, кроме одного, перепилены на дрова и использованы помещиком Митьковым для отопления своего дома; убыток, понесённый от этого крестьянами, составляет до 3500 рублей серебром; кроме того, собираясь на переселение, крестьяне вынуждены были “продавать за бесценок свой скот и разные хозяйственные вещи”. В заключение пристав сообщал начальству:

“Что же касается до обратного возвращения их (крестьян) на жительство в сельцо Крюково, то я со своей стороны нахожу это возможным потому, что... крестьянам, как уже в здешнем месте привыкшим к занятиям разного рода и торговле, удобней и легче будет упрочить расстроенное своё хозяйство”.

Но крюковские крестьяне так и не были возвращены на прежнее место. Об их дальнейшей судьбе  документов пока не обнаружено. Местные старожилы рассказывали, что крюковские крестьяне всё же вернулись в Подмосковье, но все ли – неизвестно.

По словам местных жителей, сыновья и внуки крюковских крестьян Степана Афанасьева, Анисима Владимирова, Григория Северьянова в конце XIX – начале XX века жили в посёлке Крюково, возникшем около станции, и в деревнях Савелки и Каменка.

 


Зеленоградский археолог Александр Неклюдов находит старую деревню Крюково
 
В середине XIX века в деревне Крюково насчитывалось 12 дворов с хозяйственными постройками и около 100 крепостных крестьян. Митьков построил в деревне Крюково новую усадьбу, разбил парк с липовыми и берёзовыми аллеями, а также устроил фонтан и бассейн.

Где располагалась деревня Крюково? Долгое время это оставалось неизвестным. Лишь в 1994-1996 гг. следы крюковской усадьбы XIX века были обнаружены зеленоградским археологом, заместителем директора Зеленоградского музея Александром Николаевичем Неклюдовым, возглавившим группу юных археологов-энтузиастов.

 Раскопки старинного имения было решено провести на месте помещичьей усадьбы, последним хозяином которой был владелец местных кирпичных заводов Иван Карлович Рахманов.

Уточнить место этой усадьбы помог житель “нового Крюкова” Разоренов Сергей Дмитриевич, который помнил, как помещик Рахманов не позволял им, мальчишкам, рвать в его имении тёрн (так ребятишки называли боярышник), остатки которого сохранились около школы № 897 и корпусов 847, 848, 850 и др.

Наконец, летом 1994 года, получив официальные разрешения от Института археологии РАН (на археологические работы) и от городской инспекции (на проведение земляных разрытий), вместе с юными археологами Александр Неклюдов заложил порядка 10 шурфов на территории 8-го микрорайона. В трёх из них удалось зафиксировать остатки сгоревших деревянных конструкций, а также предметы быта, медные монеты начала и середины XIX века. Самой “молодой” из них оказалась денежка 1852 года.

Всё это позволило определить местонахождение Крюкова до того времени, когда это селение перешло после пожара 1859 года на другую сторону железной дороги. Обнаруженные неподалёку обломки строительного белого камня-известняка, изразцы и кирпичи говорили о существовании на территории современного водозаборного узла (около корпуса 820А) постройки усадебного типа, т. е. помещичьего дома. А остатки липовой аллеи, бывшей на месте усадьбы, сохранились до нашего времени (в данном очерке использованы материалы статьи А.Н. Неклюдова в журнале “Солнечная аллея” “Как искали и нашли старое сельцо Крюково”).


*В очерках использован материал статьи “Начальству повинуемся, но из Крюково не уедем...” (газ. “41”, № 36, 1993 г.) историка Георгия Васильевича Ильина (1923-2000), уроженца деревни Назарьево.