НАЧАЛО ОТСЧЁТА
Селу Знаменскому (Иевлево тож) около пяти веков. Оно упоминается в документах под различными названиями: Иевлево, Знаменское, Цесарка, Мартыново; в настоящее время имя селу — Лесная Цесарка.
Это село нынче известно как бывшее владение Николая Мартынова, застрелившего нашего великого поэта Юрия Лермонтова в 1841 году.
Село Лесная Цесарка расположено на левом берегу Клязьмы, в 5 км (по прямой) к северо-востоку от Ржавок.
На автомашине лучше всего добраться так: через Чёрную Грязь свернуть на Пикино, от Пикино свернуть налево и, оставляя Лунёво и Поярково с правой стороны, по мосту пересечь Клязьму.
Сразу за мостом будет село Лесная Цесарка со Знаменской церковью. Рядом, по ту же сторону реки, расположены деревни Владычино, Клушино...
Сначала село называлось Иевлево, по имени первого владельца. Об Иевлевых можно только сказать, что эта фамилия фиксируется документами с XV века. Первое упоминание об Иевлевых встречается в грамоте, точно датируемой 23 марта 1481 года [Акты Российского государства. Архивы московских монастырей и соборовXV-началаXVII вв. М., с. 230]:
«А даную <грамоту> писал великаго князя подьячей Иван Салманов сын Иевлев...». Подьячий великого князя Ивана III — это немалая должность.
Судя по отчеству («Салманов»), фамилия «Иевлев» тюркского происхождения. Это предположение подтверждается тем, что в ряде тюркских языков «ийивли» = «согнутый, скрюченный», т. е. рассматриваемая фамилия может восходить к прозвищу, которое было дано основателю этой фамилии по его внешнему виду — чрезмерной сутулости и т. п.
Вероятно, в XVI веке село некоторое время принадлежало роду Иевлевых. Упоминается село Иевлево впервые в 1646 году в форме «Знаменское (Иевлево тож)». Это значит, что в деревне Иевлево до 1646 года была построена церковь Знамения Божьей Матери. По церкви и село стало называться — Знаменское. К этому времени владельцами села стали Боборыкины.
РОД БОБОРЫКИНЫХ
Род Боборыкиных происходит, так же как и род Романовых (тех самых — царственных), от Андрея Кобылы, служившего московским князьям ещё в середине XIV века. Фёдор, праправнук Андрея Кобылы, получил прозвище Боборыка.
О происхождении прозвища Боборыка...
В Толковом словаре Даля (том I, с. 33) отмечено: «Бабариха (шуточ.) — баба, жёнка, женщина; баба-бабариха, в сказк.».
У Пушкина слово «Бабариха» носит отнюдь не шутливый оттенок, а является, скорее, отрицательной характеристикой персонажа:
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой...
Отметив новгородско-псковское бытование этого слова, добавим сюда славянское слово-реликт:
«бабаруга»= «мифическое» существо, которым пугают детей» (Словарь славянских языков (выпуск 1). М., Наука, 1974, с. 108).
Очевидно, давая сыну после рождения прозвище «боборыка», отец хотел, чтобы нечистая сила не обижала его дитяти.
Фёдор Андреевич Боборыка и его шесть сыновей имели поместья в Новгородской земле. А связать свою судьбу с Новгородом в условиях конца XV — начала XVI в. означало — исключить себя и своих потомков из Государева великокняжеского двора. Поэтому на Москве до XVII века Боборыкиных не было.
Но в Новгороде род Боборыкиных был одним из богатейших и влиятельных. Об их богатстве свидетельствует такой факт:
воспользовавшись голодом 1602-1604 гг., Боборыкины закабалили (т. е. скупили по 2-3 рубля за душу, а то и просто за прокорм) 19 холопов [А. Яковлев. Холопство и холопы в Московском государстве XVII века. М., АН СССР, 1943, с. 74].
Выдвижение Боборыкиных на общероссийскую арену можно точно датировать 25 декабря 1611 года, когда новгородцы послали в Стокгольм посольство.
1) нужно было убедить шведов, что Новгород готов вступить под шведскую корону;
2) нужно было убедить сограждан-новгородцев, что они не предадут их интересов;
3) нужно было убедить Москву, что все переговоры со шведами - дипломатическая игра.
В конце концов всё удалось, — Новгородская земля осталась за Россией.
Ещё некоторое время (по меньшей мере —до 1621 года) Яков Михайлович Боборыкин управлял новгородскими землями: был воеводой в Старой Русе, дозорщиком на реке Ваге. Потом ему удалось переселиться в Москву, очевидно, благодаря родству с царственными Романовыми.
РОМАН БОБОРЫКИН СПОРИТ С ПАТРИАРХОМ НИКОНОМ
Земля... Кто за неё не будет спорить? Спорил и Роман Фёдорович Боборыкин с патриархом Никоном. Так уж случилось, что патриарху понадобилось возвести новый монастырь (тот самый, Воскресенский, что на Истре; сейчас там город Истра, а раньше город назывался — Воскресенск — И.Б.), а часть земли-то чужая... На то он и патриарх, чтобы прирезать себе землю без спроса. А владелец-то — Роман Боборыкин (заметим ещё раз — родственник царя).
Сначала казалось, что Никон землю себе (то бишь, церкви) забрал. И он уже готов милостиво простить «грешника», о чем и пишет царю [см. Письма патриарха Никона, 1658 г.]:
«Милостив буди Роману Бабарыкину и нам, изволь ево, великий государь, на поруки выкинуть <т. е. выпустить из тюрьмы на поруки — грубо — И.Б.>
Но Роман Боборыкин оказался строптив и, видимо, не только по родству с царём Алексеем Михайловичем, а сам был такой... В 1661 году он возобновил свой давнишний спор с патриархом Никоном.
Цитирую С. М. Соловьёва:
«Никон бил челом государю, что Бабарыкин завладел землёю Воскресенского монастыря, просил сыскать по крепостям. Указа на челобитную не последовало. Никон писал вторично, что если государевой милости не будет, то он станет сам себя оборонять. Угроза была исполнена: крестьяне Воскресенского монастыря, по приказанию патриарха, сжали рожь в спорных полях и отвезли в монастырь. <Возмущенный> Бабарыкин бил челом государю родственник всё-таки Романовым...>, и дело велено исследовать, взять крестьян Воскресенского монастыря к допросу. Никон вспыхнул и написал длинное письмо государю.
Между тем бабарыкинское дело продолжалось: полюбовная сделка, на которую соглашался Никон, не состоялась, потому что Бабарыкин, по свидетельству патриарха, потребовал слишком много вознаграждения за свои убытки. Никон показывал, что сжато ржи только 67 четвертей, а Бабарыкин утверждал, что 600 четвертей».
Патриарх Никон прибегнул к обычному своему средству — проклятию. Но в своём проклятии патриарх опрометчиво задел царя. Впрочем, это был лишь предлог в их многолетнем прении: кто выше — царь или патриарх.
С. М. Соловьёв:
«... <В 1663 г.> Бабарыкин донёс, что Никон проклинает царя и семейство его. Царь Алексей Михайлович призвал архиереев и сказал: «Я грешен; но чем согрешили дети мои, царица и весь двор? Зачем над ними произносить клятву истребления?».
В итоге Никон был отрешён от патриаршества. ..Но и позднее он жаловался царю Алексею Михайловичу:
«...злоначальный змей нигде нас не оставляет в покое; теперь наветует на нас сосудом своим избранным, Романом Бабарыкиным, без правды завладевшим церковною землёю...».
О ЗНАМЕНСКОЙ ЦЕРКВИ В СВЯЗИ С РОМАНОВЫМИ
Главным в роду Боборыкиных в середине XVII века был окольничий Никита Михайлович Боборыкин, владелец села Знамёнское-Иевлево. «...В боярской книге 155-го году <1646 г.> оклад ему 300 рублев» — сумма по тем временам немалая...
Кто построил в селе Иевлево церковь Знамения Божьей Матери — Знаменскую церковь, по которой и село стало называться Знаменским?
Можно достаточно уверенно сказать, что создателем церкви был отец вышеупомянутого Никиты Боборыкина — Михаил Боборыкин, владелец села Иевлево.
Дело в том, что церковь Знамения Божьей Матери — старинная домовая церковь рода Романовых. Пока Романовы не были царями, это было их внутреннее дело. Но с воцарением Михаила Романова их родственник Михаил Боборыкин решил напомнить о своём родстве и построил в селе Иевлево церковь Знамения Божьей Матери.
Итак, датируем создание церкви: между 1618 годом (когда кончилась эта самозванная заварушка, называемая также гражданской войной) и 1646 годом (когда село уже именуется Знаменским).
В 1717 году село Знаменское-Иевлево числится за Григорием Фёдоровичем Боборыкиным; в селе 25 крестьянских дворов и 94 человека мужского пола.
Кирпичная Знаменская церковь была построена в 1733 году княгиней А.И. Черкасской, вдовой Семена Никитича Боборыкина.
После этого село Знаменское находится во владении Щепотьевых (причины неизвестны)...
Можно лишь предположить, что наследником села Знаменское стал Андрей Щепотьев, о котором есть нижеследующее упоминание...
25 июня 1709 года, накануне Полтавской битвы, царевич Алексей Петрович пишет из Москвы своему отцу Петру I:
«...даношу, что каторые были у каменданта в особливых ротах <т. е. в нестроевых, комендантских ротах — И.Б.> и ныне расписаны в афицеры в гарнизон все... . Тех я смотрел и оне все гадятца в службу (все молоди)...».
В прилагаемом к письму списке офицеров первым числится Андрей Шепотев (вероятно, Щепотьев — будущий владелец села Знаменского (Иевлева)).
С 1798 года Знаменское уже принадлежит Мартыновым.
РОД МАРТЫНОВЫХ
Имение Иевлево (Знаменское тож) с 1798 года принадлежало Мартыновым. Дворянский род Мартыновых считается происходящим от польского выходца, шляхтича Саввы Мартынова (Мартинова?), переселившегося в Московское государство в 1460 году.
В XVI веке род Мартыновых почти не упоминается; это значит, что их деятельность не распространялась выше уезда. В Писцовой приправочной (т.е. предназначенной для справок) книге Ржевского уезда 1588-1589 гг. упоминается: «Мартынов Фёдор Фёдоров сын - сельцо Папоротное с деревнями и пустошами, в Жилогостицкой волости, сельцо Жданово в Бортной Селиловской волости Ржевского уезда» (Архив русской’ истории, вып. 7. М.: Древлехранилище, 2002. С. 313).
Из записи видно, что помещики Мартыновы владели указанными имениями по меньшей мере с первой половины XVI века; возможно, там они и были испомещены после выхода в 1460 году на Русь.
В списке помещиков, убитых повстанцами-пугачёвцами, числятся и помещики Пензенской губернии Мартыновы.
В 1798 году Михаил Ильич Мартынов, богатый помещик Пензенской губернии, приобрёл подмосковное имение - село Знаменское. Он имел от трёх браков 25 детей. К одному из них, статскому советнику Соломону Михайловичу Мартынову, известному в московских кругах винному откупщику, перешли по наследству имение в Пензенской губернии и село Знаменское.
Женат он был на Елизавете Михайловне Таранской (Тарановской?) и имел от неё троих сыновей и пятерых дочерей. Значительное состояние, полученное через винные откупа, принесло в дом Мартыновых деньги, обеспечившие будущее его сыновьям и богатое приданое дочерям. После кончины Соломона Мартынова в 1839 году имение Знаменское перешло к его среднему сыну, Николаю Соломоновичу Мартынову.
Чтобы понять духовную атмосферу, которая господствовала в семействе Мартыновых в 1830-х годах, нужно представить себе положение этого семейства в обществе.
СЁСТРЫ МАРТЫНОВЫ
Одна из старших сестёр Мартыновых (родилась в 1812 г.), Елизавета Соломоновна, была выдана в 1834 году за графа П.В. Шереметева. Эта семейная пара для нас интересна по своим связям с Александром Сергеевичем Пушкиным и Михаилом Юрьевичем Лермонтовым.
П.В. Шереметев (1799-1837) служил в русском посольстве в Париже. А.С. Пушкин вспоминает о нем в своём «Путешествии в Арзрум»:
«На другой день поутру отправились мы далее. Турецкие пленники разрабатывали дорогу. Они жаловались на пищу, им выдаваемую. Они никак не могли привыкнуть к русскому чёрному хлебу. Это напомнило мне слова моего приятеля Шереметева по возвращении его из Парижа: «Худо, брат, жить в Париже: есть нечего: чёрного хлеба не допросишься!». <13 июня 1829 г.> В пятом часу войско выступило. Я ехал с Нижегородским драгунским полком, разговаривая с Раевским, с которым уже несколько лет не видался... Здесь увидел я и Михаила Пущина, раненного в прошлом году. Он любим и уважаем как славный товарищ и храбрый солдат. Многие из старых моих приятелей окружили меня. Как они переменились! Как быстро уходит время!..
<На обратном пути> Во Владикавказе нашёл я Дорохова и Пущина. Оба ехали на воды лечиться от ран, полученных ими в нынешние походы».
Пушкин прибыл с ними в Кисловодск; здесь они нашли ещё одного компаньона - поручика Кавалергардского полка П.В. Шереметева. М.И. Пущин в своих воспоминаниях говорит, что вместе с Пушкиным в августе-сентябре 1829 года они часто обедали и играли в карты у П.В. Шереметева, жившего с ними в Кисловодске в доме А.Ф. Реброва.
В 1837 году П.В. Шереметев скончался, и вдова его Елизавета Шереметева (Мартынова) навсегда уехала в Италию.
В 1841 году в Пизе (Италия) вышел сборник переводов на итальянский язык четырёх поэм Пушкина. Переводчик, итальянский поэт Чезаре Боччелла, посвятил этот сборник «благородной Елизавете Шереметевой, урождённой Мартыновой - в знак дружеской признательности». С достаточной степенью достоверности можно полагать, что подстрочные переводы поэм Пушкина были сделаны ею или при её помощи.
Мы видим, таким образом, две ниточки, связывающие Елизавету Шереметеву (Мартынову) с именем Пушкина. Во-первых, её муж был приятелем (и ровесником) Пушкина. Несомненно, он рассказывал жене о своих впечатлениях от встреч с А.С. Пушкиным. Во-вторых, её непосредственное участие в переводах пушкинских поэм говорит о её заинтересованности именем Пушкина и его стихами.
К тому же она с детских лет была достаточно близко знакома с Михаилом Лермонтовым (ниже я расскажу ещё немного об этом знакомстве), и её должно было волновать стихотворение «На смерть поэта».
Интересные штрихи к её портрету можно найти в публикации «Из записок сенатора К.Н. Лебедева» (журнал «Русский архив», 1910 г., запись 1849 г.). Сенатор был шокирован тем, что дама курит папиросы, да к тому же дурно воспитывает своих детей. К сказанному сенатор добавляет: «...Но это женщина умная, смелая, образованная...»
Выезд Елизаветы Шереметевой (Мартыновой) из России автор «Записок...» объясняет тем, что её не приняло высшее общество: «Главная вина... Шереметевой та, что она, Мартынова, вышла за Шереметева, и Мартыновой не дают места, которое хотела бы и должна иметь Шереметева, а оставшись вдовою <в 1837 г.>... она уже не хотела переменить на другое своё имя, которое в России и вне России звучит богатством...»
Елизавета Шереметева (урождённая Мартынова) сама, своей твердой волей сделала свою жизнь и судьбу.
В 1843 году графиня Елизавета Соломоновна Шереметева была удос тоена почётного звания профессора-академика Флорентийской академии изящных искусств (возможно, за свои переводы пушкинских поэм). Умерла она в Италии и похоронена на римском некатолическом кладбище «Тес таччьо». На памятнике высечены даты её жизни: «7 июля 1812 - 1 февраля 1891» (по старому стилю).
Согласитесь, хорошо прожитая жизнь, несмотря на всякие неурядицы... И не забудем, что эта знаменитая женщина - из рода Мартыновых.
Сведения о жизни Елизаветы Шереметевой (Мартыновой) в Италии взяты из книги: Н.П. Прожогин. Под миртами Италии прекрасной (библиотека «Огонёк»). М., 1988.
Младшая сестра, Юлия Соломоновна (родилась в 1820 г.), вышла в 1840 году за князя Льва Андреевича Гагарина.
Документальной характеристики князя Льва Гагарина у нас пока нет, поэтому приходится пользоваться несколько пристрастным свидетельством советского романиста Алексея Новикова (см. его книгу «О душах живых и мёртвых» М.,СП,1973.С. 139-142). Всё же основывается он на исторических материалах...
Итак, диалог матери со своей дочерью Натальей (согласно Алексею Новикову):
- Ох, маменька, не губите вы Юлию! О князе ходят дурные слухи.
- А ты не всякому слуху верь. Молодой человек прекрасной фамилии, завистники, конечно, всегда найдутся.
- При чем тут завистники, коли князь карточных долгов не платит и против женщин интригует? За что он Воронцовой скандал в театре устроил? За её прежнюю к нему любовь?
- Не суй нос не в свои дела! О князе мне знать. Женится - переменится.
- Никогда не переменится, маменька, низкий человек...
Свадьба князя Льва Гагарина с Юлией Мартыновой вскоре состоялась.
Юлия Гагарина (урождённая Мартынова) прожила долго, её имя упоминается даже в начале XX века. В справочнике «Весь Петербург» за 1901 год есть справка: «княгиня Гагарина Юлия Соломоновна. Улица Сергиевская, 55».
Итак, видим, что мотивы поведения обеих сестёр Мартыновых - чрезмерное честолюбие. Елизавету эта черта навсегда выталкивает за границу, Юлию принуждает к замужеству с неприятным человеком.
С семейством Мартыновых с детских лет был хорошо знаком Миша Лермонтов.
Семьи Столыпиных и Арсеньевых хорошо знали семью Мартыновых ещё с екатерининских времён. Встречались, конечно, в дворянском губернском собрании Пензы, куда на зиму съезжались местные помещики. Когда Михаил Лермонтов с бабушкой в 1828 году приехал в Москву учиться, то он по старому пензенскому землячеству сблизился с юными Мартыновыми.
Но каникулы в 1829-1832 гг. проводили отдельно: Миша Лермонтов с бабушкой и «кузинами» - у Столыпиных в Середникове, семейство Мартыновых - в Знаменском. Хотя расстояние между имениями всего 12 вёрст, но более тесному сближению мешало, вероятно, бабушкино высокомерие: мы - Арсеньевы и Столыпины - уже сделали себе имя, а вы - Мартыновы - ещё нет.
Под новый, 1832 год для маскарадного бала в Московском Благородном собрании Михаил Лермонтов написал полтора десятка мадригалов и эпиграмм, адресованных, в основном, своим сверстникам. Появившись перед публикой в костюме астролога с огромной книгой в руках и раскрыв её, он стал оглашать свои творения. Одно из стихотворений было обращено к Мартыновой. В этом мадригале отмечается (впрочем, не без доли желчи) ум Мартыновой. Привожу заключительную часть мадригала:
Кто с вами раз поговорил,
Тот с вами вечно спорить будет,
Что ум ваш вечно не забудет
И что другое все забыл!
В комментариях указывается, что не известно, к которой из сестёр Мартыновых обращены эти строки, - Елизавете (род. в 1812 г.) или Екатерине (род. в 1813 г.). История рассудила, что поистине выдающимся умом обладала Елизавета Мартынова, в замужестве Шереметева. Поэтому более вероятно, что мадригал обращён к ней.
Это женская линия… А как же карьера Николая Мартынова?
ДЯДЯ НИКОЛАЯ МАРТЫНОВА - КОМЕНДАНТ ПЕТЕРБУРГА
Итак, Николай Мартынов... Земляк и почти ровесник Лермонтова. Их семейства близко знакомы с давних, пензенских, времён, знакомство продолжилось и в Москве (с 1828 года).
Учились они в одной юнкерской школе, оба и в одно время были на Кавказской войне. Оба сочинители: писали стихи и прозу. Лермонтов хорошо рисовал, а Мартынов хорошо пел.
Чего, казалось бы, лучшего желать для их совместного действия, да хоть на любом поприще!.. Но это были две противоположные личности.
Оба хотели служить России. Но понимали это по-разному. Служение царю - равно ли служению России? Эго главный вопрос. Для Николая Мартынова служение царю было на первом месте, для Лермонтова на первом месте было служение России.
Перейдём к реалиям. Не забудем при этом первоочередной принцип Мартыновых: прорваться в высшее общество. Как этот прорыв сделали сестры Н.Мартынова, мы рассказали раньше.
Теперь о самом Николае Мартынове.
У Мартынова были хорошие шансы сделать карьеру: его старшая сестра вышла замуж за П.В. Шереметева; значит, можно было рассчитывать на поддержку этого влиятельного семейства.
Но главным двигателем мартыновской карьеры был его дядя, Павел Петрович Мартынов (17 августа 1782 г. - 14 февраля 1838 г.). Его послужной список значителен: в 1805 году, будучи в чине поручика, он получил (за Аустерлиц) орден Анны 3-й степени на шпагу, позже был награждён за храбрость при Бородино, и - уже за границей - за Кульм.
30.11.1821 - 14.3.1825 - генерал-майор, командир Измайловского полка. С 14 марта 1825 года он - командир 3-й гв. пехотной бригады (в её составе - Измайловский и Павловский полки и лейб-гвардии Сапёрный батальон).
14 декабря 1925 года он одним из первых пришёл со своими полками поддержать Николая I. Может быть, это была главная поддержка заколебавшегося было Николая I. На следующий же день, 15 декабря 1825 года, он получает почётное звание генерал-адъютанта.
Во время следствия над декабристами П.П.Мартынов был одним из тюремных начальников в Петропавловской крепости. Это отражено в воспоминаниях одного из декабристов, Николая Цебрикова: «...стол наш, наисквернейший, какой только мог быть. Подавали гречневую кашу-размазню и всегда с прегорьким, зелёным русским маслом. Щи из гнилой или мёрзлой капусты... <Для контроля> наряжались новенькие с иголочки генерал-адъютанты: Стрекалов, Мартынов, тоже-очень разумные измайловские головы, только даром в наших казематах отворявшие двери - так что после их посещений в нашем столе ровно ничего не переменялось. Зная, что это были за люди, мы никогда ни на что не жаловались им на наших тюремщиков. Питались одним чаем пополам с зверобоем и булкою».
В 1831 году Павел Петрович Мартынов становится генерал-лейтенантом, а потом - комендантом Петербурга. Он был дружен со своим родственником писателем М.Н. Загоскиным. Похоронен П.П. Мартынов в Духовской церкви Александре-Невской лавры. (Пам.Отеч.,№2,1984, с.165-167.)
НИКОЛАЙ МАРТЫНОВ - КАРЬЕРА НЕ СЛОЖИЛАСЬ
В 1832 году Лермонтов, бросив Московский университет, поступил в Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Туда же в конце 1833 года поступил Николай Мартынов.
Лермонтов и Мартынов были лучшими фехтовальщиками на эспадронах в юнкерской школе. Юнкера увлечённо смотрели на их показательные состязания, громкими выкриками поддерживая ту или другую сторону. Император Николай I во время своего посещения школы даже позволил себе покровительственно шутить с молодым Мартыновым. Несомненно, Николай Мартынов был известен государю как племянник коменданта Петербурга генерал-лейтенанта Павла Мартынова.
Лермонтов окончил юнкерскую школу и вышел в полк в декабре 1834 года. Мартынов окончил ту же школу ровно через год, в декабре 1835-го, и был выпущен корнетом в лейбгвардии Кавалергардский полк Его Величества. В этом привилегированном назначении ему помог, без сомнения, его дядя - вышеупомянутый генерал П.П. Мартынов.
В Кавалергардском полку Николай Мартынов служил в 1835-1837 гг. вместе с тем самым Дантесом... Можно предположить, что при обсуждении дуэли Дантеса с Пушкиным Мартынов был на стороне Дантеса.
К сожалению, жизнь и служба Н.С. Мартынова в 1835-1841 гг. строго последовательно и причинно исследователями не рассматривалась. Трудно (из-за недостатка документов) сделать это и мне. Я обращу внимание лишь на некоторые моменты.
В 1837 году Николай Мартынов отправился волонтёром (т.е. добровольцем) на Кавказ. В те годы ежегодно каждому российскому полку нужно было посыпать на Кавказ двух офицеров. Видимо, одним из таких волонтёров и был Николай Мартынов.
Несколько слов об офицерских нравах того времени на Кавказе. Кавказ был местом ссылки, но также и местом, где можно было проявить свою бесшабашную удаль или храбрость. Если прибывший военный приходился по нраву тамошнему офицерству (неважно, был он задирой-храбрецом или разжалованным ссыльным), то он принимался в «свой» круг, ему давали возможность отличиться, посылая с трудным заданием в «горячие точки». Затем в рапортах отмечали такого храбреца достойным награды. Для ссыльных это была возможность сократить срок ссылки.
В 1837 году на Кавказе Лермонтову не пришлось участвовать в стычках с кавказскими повстанцами. Он прибыл в полк уже поздней осенью, когда боевые действия закончились. Летние месяцы 1837 года Лермонтов, в ожидании назначения, проводил в Пятигорске.
Виссарион Белинский, бывший тогда же на лечении в Пятигорске, писал позднее: «Бывшие там удивляются непостижимой верности, с какою обрисованы у г. Лермонтова даже малейшие подробности».
Другой очевидец, Сатин, выражается ещё конкретнее: «Те, которые были в 1837 году в Пятигорске, вероятно, давно узнали и княжну Мери, и Грушницкого, и в особенности милого, умного и оригинального доктора Майера».
Здесь Сатин открыто называет прообраз доктора Вернера из «Героя нашего времени». Но о прообразах княжны Мэри и Грушницкого он умалчивает, без сомнения, из-за негативной краски, присутствующей в лермонтовском описании.
Наиболее вероятно (и так считали современники), что Грушницкий - это Николай Мартынов, княжна Мэри - Наталья Мартынова, родная сестра Николая Мартынова, а Печорин - сам автор.
Конечно, в художественном произведении происходит типизация образа реально существующего человека: проходя сквозь придуманный автором сюжет, главные индивидуальные черты обостряются - характер гранится.
Мартынов вернулся в начале 1838 года с Кавказа в Петербург без награды. Некоторые мемуаристы того времени упрекают его в трусости, но более точным, на мой взгляд, является мнение, что он «бросался в атаку, зажмурив глаза» (так Печорин характеризует Грушницкого в «Герое нашего времени» Лермонтова). Так или иначе, но Мартынов не был «своим».
К моменту возвращения Николая Мартынова в Петербург он потерял обоих своих протеже. Муж его сестры, граф П.В. Шереметев, скоропостижно скончался в 1837 году, а вскоре, в феврале 1838 года, скончался близкий к императору Николаю I комендант Петербурга генерал-лейтенант П.П. Мартынов. Вдобавок к этому за какую-то провинность (абсолютно неизвестно, за какую, может быть, даже по другой причине) Мартынова опять отправляют на Кавказ.
В 1839 году умирает его отец, и Николай Мартынов остаётся в семье старшим мужчиной. Может быть, в связи с этим Мартынов опять возвращается «в Россию» и опять без наград, но с реабилитацией.
К 1841 году он выходит в отставку «по семейным обстоятельствам» в чине майора. Такому перескоку сразу через два чина не следует удивляться: при переходе из гвардии в обычные части прибавлялось два чина. Кроме того, при уходе в отставку, как правило (при достойном поведении), прибавлялся ещё один чин и давалось право ношения «на гражданке» военной формы. Например, когда в начале 1821 года Пётр Чаадаев подал в отставку «по домашним обстоятельствам», то он был уволен без производства в очередной чин (полковника), «...потому что государь... получил сведения весьма невыгодные для него <Чаадаева>» (из воспоминаний М.И. Жихарева).
Мать Мартыновых (Н.С. Мартынова) относилась к поэту очень недоброжелательно (и не без оснований). В 1840 (или 1839) году она писала своему сыну Николаю Мартынову на Кавказ:
«Где ты, мой дорогой Николай? Я страшно волнуюсь за тебя. Здесь только и говорят, что о неудачах на Кавказе. Моё сердце трепещет за тебя, мой милый! Каждый вечер гадаю на трефового короля и прихожу в отчаяние, когда он окружён пиками... Лермонтов у нас чуть ли не каждый день. По правде сказать, я его не особенно люблю, у него слишком злой язык, и, хотя он выказывает полную дружбу к твоим сёстрам, я уверена, что при первом случае он не пощадит и их... Слава Богу, он скоро уезжает, для меня его посещения неприятны. Прощай, дорогой Николай».
В роду Мартыновых все женщины были красавицами: Елизавета, Юлия. И Наталья Мартынова (впоследствии по мужу де-ля Турдонне) нравилась Михаилу Лермонтову, и - безнадёжно - он ей нравился... Некоторые исследователи считают, что именно ей он посвятил стихотворение «Молитва» (1837 г.).
В 1841 году судьба снова свела Лермонтова с Мартыновым в Пятигорске. К этому времени Мартынов в чине майора уже ушёл в отставку «по домашним обстоятельствам», но продолжал жить на Кавказе. Как видим, военная карьера Мартынову не удалась.
ГУАША И БЭЛА - ДВЕ ЧЕРКЕШЕНКИ
Расскажу об одной стороне конфликта Лермонтов-Мартынов - может быть, самой главной. Этот конфликт возник на литературной почве.
Каждый из них (и примерно в одно и то же время) написал повесть о любви русского офицера к шестнадцатилетней черкешенке: Лермонтов написал повесть «Бэла», Мартынов - повесть «Гуаша».
Неизвестно, какая из повестей была написана раньше. Известно, однако, что обе повести основываются на впечатлениях авторов от их пребывания на Кавказе в одном и том же, 1837 году.
Параллели в обеих повестях, естественно, объясняются общей темой. Вот как характеризует черкешенку Гуашу в своей повести Николай Мартынов:
«Бывало, она подойдет к нему, возьмет за руки и долго-долго смотрит ему в глаза, потом вздохнет и сядет возле него. Случалось, наоборот, что в порыве шумной веселости она забежит к нему сзади, схватит его неожиданно за голову и, крепко поцеловав, зальется громким смехом...
Судя по росту и гибкости ее стана, это была молодая девушка; по отсутствию же форм и в особенности по выражению лица - совершенный ребенок; что-то детское, что-то неоконченное было в этих узких плечах, в этой плоской, еще не наполнившейся груди, которая была стянута серебряными застежками...».
Лермонтов, характеризуя Бэлу, более строг. Единственное, что он особо отмечает у юной красавицы, это глаза:
«И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали к вам в душу... Что за глаза! Они так и сверкали, будто два угля...».
О подарках (Н.С. Мартынов): «Долгорукий часто привозил Гуаше незначительные подарки: когда купит для нее материи на бешмет; в другой раз поднесет ей стеклянные бусы... Получив от него какую-нибудь вещь, она никогда не рассматривала ее, как это делают почти все азиатцы и даже многие из европейцев, но молча принимала подарок, И благодарила за него искренно, хотя и с достоинством, нисколько, впрочем, не стараясь скрыть своего удовольствия, если вещь ей нравилась. Казалось, все усилия ее клонились только к тому, чтобы доказать, что она более ценит внимание лица, чем подарок...» [Известия Тамбовской ученой архивной комиссии, вып. XVII. Материалы для истории Тамбовского, Пензенского и Саратовского дворянства, т. 1, ч. 2. Тамбов, 1904, сс. 112-118].
О подарках (М.Ю. Лермонтов): «...Григорий Александрович каждый день дарил ей что-нибудь: первые дни она молча гордо отталкивала подарки...
На другой день он тотчас же отправил нарочного в Кизляр за разными покупками; привезено было множество разных персидских материй, всех не перечесть... Подарки подействовали только вполовину; она стала ласковее, доверчивее - да и только...».
Но идейные установки этих двух повестей, выраженные в личности главного героя, были противоположны. У Мартынова князь Долгорукий (добровольно вызвавшийся на Кавказ) - благонамеренный герой, разочаровавшийся в высшем свете... Мартынов в «Гуаше» откровенно морализирует:
«Петербургская среда портит людей. В петербургском свете берут начало и развиваются все те мелкие страсти и пороки, которыми так страдает наше современное общество: эгоизм, тщеславие, интриги, фанфаронство - вот обыкновенные спутники этого блестящего ничтожества. Для петербургского юноши непонятно, например, как можно быть очень порядочным человеком и не уметь говорить по-французски. Тут внешность овладевает всем, наружная форма берет перевес над внутренним содержанием...
Нравственная порча не коснулась Долгорукого: он вышел чист и невредим из этого одуряющего омута».
Вот герой на Кавказе:
«Перенесенный почти мгновенно из блестящего петербургского общества на дикую кавказскую почву, Долгорукий сразу понял свое новое положение и оценил по достоинству людей, его окружающих...
Палатка Долгорукого была всегда наполнена разжалованными, политическими ссыльными и разных других опенков людьми, которыми так изобиловал кавказский край...
Может быть, случалось иногда, что некоторые из этих господ злоупотребляли добротой Долгорукого, эксплуатировали его недостойным образом, но и тут, когда что-нибудь подобное открывалось, Долгорукий не переставал защищать их, старался всеми средствами извинить в глазах других неблаговидность их поступков...».
Нет нужды описывать характер Печорина в повести Лермонтова «Бэла»: ясно, что он противоположен характеру главного героя повести Мартынова.
О направлении связи двух повестей может свидетельствовать имя обеих героинь, вынесенное в названия повестей.
Имя Гуаша, несомненно, происходит от названия краски. «Гуашь - краска, растертая на воде с клеем и примесью белил, дающая непрозрачный слой» [Словарь русского языка, т. I. АН СССР, изд. Русский язык, 1981, с. 354]. Гуашь дает четкое контрастное изображение, в отличие от акварельной, «прозрачной» краски. Имя дано Мартыновым очень метко; оно отмечает типично восточную - яркую, контрастную, резкую женскую красоту.
Считается, что этимология имени Бэла не установлена. Среди традиционных мусульманских женских имен такого имени нет. Но можно представить себе, что «Бэла» просто означает «прекрасная» (по-итальянски bella = прекрасная), т. е. также маркирует красоту женщины, хотя и в обобщенном виде.
Вероятно, Мартынов делился с Лермонтовым своим писательским замыслом во время их совместного пребывания на Кавказе в 1837 году.
БЫЛА БЫ ПРИЧИНА, А ПОВОД НАЙДЕТСЯ...
Дальше - больше.
Когда вышел в свет роман «Герой нашего времени», то современники узнали в Грушницком - Николая Мартынова, а в княжне Мэри - Наталью Мартынову, родную сестру Николая Мартынова.
Между прочим, имя «Мэри» (Мария) легко связывается с именем «Наталья». У них по святцам «именины» в один день: 26 августа - день мученицы Наталии и одновременно - Сретение Владимирской иконы Пресвятой Богородицы (т. е. Пресвятой Девы Марии). Кстати, и стихотворение «Молитва» (некоторые исследователи считают, что оно посвящено Наталье Мартыновой) начинается с обращения к Деве Марии: «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою...».
Мало того, каждый из них (и примерно в одно и то же время, летом 1840 года) написал стихи о войне царских войск с горцами:
Лермонтов - стих. «Валерик», Мартынов - поэму «Герзель-Аул». Оба воевали в одном отряде Голофеева и, вероятно, делились своими поэтическими набросками.
Начало поэмы Мартынова «Герзель- Аул»:
Июньский день... Печет равнину
Палящий зной. Ни ветерка
Не слышно в воздухе. В долину,
Спускаясь с гор, идут войска...
Приведу несколько достаточно близких параллелей в обоих стихотворениях. Параллели можно естественно объяснить общей темой.
Лермонтов описывает красочную картину армейского бивуака, Мартынов - тоже. У Лермонтова солдаты оживленно обсуждают прошедшие стычки, подобное есть и в поэме Мартынова. В «Валерике» изображена смерть и похороны тяжело раненого в сражении капитана, в «Гер- зель-Ауле» - умирает солдат, и автор присутствует при погребении.
Иногда Лермонтов привычно становится в оппозицию. Например, Мартынов пишет: «Воображенью дан простор», а у Лермонтова: «Простора нет воображенью» и т. д.
«Гуаша» - «Бэла», Грушницкий - Печорин, «Герзель-Аул» - «Валерик»... Чем не писательская «дуэль»?
Лермонтов здесь бьет без промаха. А Мартынов? - Обстоятельства лишили его карьеры, а теперь Лермонтов своей литературной интригой лишает его надежд на литературное творчество. А ведь Мартынов мог бы дать в литературе образ благородного положительного героя, а не этого Печорина, «в котором всё старое разрушено, а нового ещё нет..." (В.Г. Белинский).
Об этом же пишет император Николай I жене:
«Я прочел «Героя» <повесть Лермонтова «Герой нашего времени»> до конца и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойною быть в моде. Это - то же преувеличенное изображение презренных характеров, которое находим в нынешних иностранных романах... Счастливого пути, господин Лермонтов! Пусть он очистит свою голову, если это возможно...».
Под таким мнением вполне мог подписаться и Николай Мартынов.
Словом, Мартынов втайне возненавидел Лермонтова и лишь ждал удобного повода для дуэли. А когда такой повод нашелся, то Мартынов потребовал самых жестоких условий поединка (как бы моделируя дуэль Грушницкого с Печориным): стреляться на десяти шагах и до трех выстрелов.
15 (27) июля 1841 года у подножия горы Машук Михаил Юрьевич Лермонтов был убит Николаем Соломоновичем Мартыновым.
ПОВОД ДЛЯ ВЫЗОВА НА ДУЭЛЬ
Отмечу два злых общеизвестных «шуточных» экспромта Лермонтова в адрес Мартынова. Первый:
Скинь бешмет свой, друг Мартыш,
Распояшься, сбрось кинжалы,
Вздень броню, возьми бердыш
И блюди нас, как хожалый!
Конечно, прозвище «Мартыш» не могло звучать обидно: самого Лермонтова звали (еще с юнкерских времен) «Майошкой», что в переводе с французского (mayeux) означало «горбун». Оскорбительным здесь является слово «хожалый» («полицейский»)г что могло быть намеком на образ мыслей Мартынова.
Вторая «шутка» тоже общеизвестна, но я трактую ее, в отличие от большинства других исследователей, несколько иначе...
13 июля (с.с.) 1841 года в Пятигорске у Верзилиных был вечер. Когда смолкла музыка после очередного танца, Лермонтов в тишине громко произнес:
- Montagnard au grand poignard!
Эта фраза прежними исследователями переводилась так: «Горец с большим кинжалом». Но... У нее возможен и другой перевод: «Монтаньяр с большим кинжалом». Монтаньяры - радикальная левая группировка во время Французской революции 1789- 1794 гг. Депутаты этой группировки занимали в Конвенте верхние места - «гору». В контексте лермонтовского экспромта такая фраза являлась насмешкой над правоохранительным образом мыслей Мартынова. Отметим к тому же, что в этот день исполнилось 15 лет со дня казни пятерых декабристов; вряд ли об этом не вспоминали на вечере у Верзилиных...
По окончании вечера Мартынов вызвал Лермонтова на дуэль, которая состоялась на третий день.
НИКОЛАЙ МАРТЫНОВ - ХОЗЯИН ЗНАМЕНСКОГО
Военный суд требовал лишить Мартынова чинов и всех прав состояния, но по конфирмации Николая I его приговорили лишь к трехмесячному аресту и к 15 годам церковного покаяния в одном из киевских монастырей. Позже этот срок был снижен до 5 лет. В Киеве Мартынов женился на красивой 17-летней полячке Софье Иосифовне Проскур-Сущанской, дочери видного киевского чиновника.
В 1846 году Верховный Синод, по прошению Мартынова, постановил: «Освободить Мартынова как понесшего достойные плоды наказания от дальнейшей публичной епитимьи с предоставлением собственной его совести приносить за сим чистосердечное перед Богом раскаяние в учиненном им преступлении».
Мартынов с семейством вернулся в Москву в свой дом - трехэтажное кирпичное здание в Леонтьевском переулке (в 1860-х гг. Мартынов продал этот дом). Леонтьевский переулок (сейчас улица Станиславского) был назван так в XVIII веке по фамилии бригадира М.И. Леонтьева, владевшего здесь участком земли и домом.
По другой стороне Леонтьевского переулка дома № 11 и 13 (по нынешней нумерации) принадлежали в XVIII веке князю П.И.Горчакову. Первоначально они были двухэтажными, но после 1812 года были надстроены. Архитектура их почти одинакова, оба были украшены колоннами или пилястровыми портиками. В 1830-1860 гг. домом № 13 по Леонтьевскому переулку владел Николай Мартынов, и сейчас это место считается одним из лермонтовских мест в Москве. Сюда Лермонтов часто приходил к Мартыновым в 1837 году, будучи в Москве проездом на Кавказ. Был он здесь и позже, тоже перед отъездом на Кавказ, в 1840 году.
Лето семейство Мартыновых (у четы Мартыновых было 11 детей) проводило в своем имении Знаменское. В долгое отсутствие хозяина имение пришло в запустение. По возвращении в Москву Мартынов привел его в порядок. Дом с колоннами в греческом стиле, стоящий на высоком берегу Клязьмы, стал напоминать дворец и прекрасно гляделся с дальнего расстояния.
Знаменская церковь была поновлена. Парк со столетними лиственницами и широкой липовой аллеей, по которой две кареты могли разъехаться, был расчищен. Пруд очистили от ряски и запустили туда рыбу. На Клязьме построили превосходные купальни.
Дети есть дети, их было много, и они играли в модную тогда игру - в «железную дорогу». Был у них и машинист, и кондуктор, и начальник станции, и продавец перронных билетов... Был даже мужик, провозивший теленка в деревню Ржавки (роли мужика и теленка исполняли, естественно, самые младшие). По задуманному ребятами плану теленок должен был мычать и сопротивляться выгрузке его на станции Крюково, откуда он уже пешком следовал с хозяином до Ржавок.
Имение в усадьбе Знаменское было двухэтажное, кирпичное, построенное в первой половине XIX века. Южнее находилась кирпичная Знаменская церковь, построенная в 1733 году княгиней А.И. Черкасской, вдовой С.Н. Боборыкина. В 1830 году церковь была вновь построена в стиле ампир; тогда же были построены трапезная и колокольня.
Главный престольный праздник в селе Знаменское отмечался 10 декабря по новому стилю (27 ноября по старому стилю). Это праздник Иконы Божией Матери, именуемой «Знамение», установленный в память Знамения Пресвятой Богородицы, бывшего в Новгороде Великом в 1170 году.
Мартыновым также принадлежала деревня Владычино (Владышино), расположенная в 2 км от усадьбы, и не сохранившаяся до настоящего времени деревня Новая, которая находилась в лесу на середине пути между Знаменским и Владычино. В деревне Новой жили крепостные крестьяне, которых Н.С.Мартынов якобы выиграл в карты и привез из Владимирской губернии в 50-х годах XIX века. После отмены крепостного права они уехали на родину; остался только Степан Ложкин, который женился на девушке из деревни Клушино и поселился в деревне Владычино.
У Мартыновых было три завода: свечной у «Волчьей ямы», кирпичный и завод по изготовлению бумаги для упаковки чая, на которых работали крепостные крестьяне (интересно, сохранился ли в каком-либо музее образец такой чайной обертки?). После отмены крепостного права заводы закрылись. В своей конюшне Мартынов разводил скаковых рысаков.
Жена Николая Мартынова скончалась 4 апреля 1861 года в Риге. Десять километров от Сходни до Знаменского ее гроб несли крепостные крестьяне, так как проехать из-за распутицы было невозможно.
Николай Соломонович был завзятым театралом. Он не только посещал театры, но и предоставил свой дом в Леонтьевском переулке для постановки любительских спектаклей под покровительством Аграфены Петровны Закревской, супруги московского военного генерал-губернатора, благо что ее дом (Закревские приобрели его в 1858 году) находился рядом, по тому же Леонтьевскому переулку (дом № 4 по нынешней нумерации). В конце 1860-х гг. Мартынов продал свой дом № 13 по Леонтьевскому переулку; перед продажей пришлось привести в прежний вид зал, перестроенный ранее под театральный.
В старости Н.С. Мартынов часто проводил время за крупной карточной игрой в Английском клубе, стал мистиком и занимался спиритизмом. По словам князя В. Голицына, он «...как нельзя лучше оправдывал кличку «Статуя Командора». Каким-то холодом веяло от всей его фигуры, беловолосой, с неподвижным лицом, суровым взглядом...».
15 июля 1871 года в своем имении Знаменское Мартынов начал писать исповедь. Рукопись, которая так и называлась - «Моя исповедь», начиналась так: «Сегодня минуло ровно 30 лет, когда я стрелялся с Лермонтовым. Трудно поверить! Тридцать лет - это почти целая жизнь человеческая, а мне памятны малейшие подробности этого дня, как будто происшествие случилось только вчера...»
Но рассказать «памятные малейшие подробности этого дня» Мартынов так и не решился...
Николай Мартынов скончался в 1875 году в возрасте 60 лет, похоронен в селе Знаменское, в фамильном склепе рядом с церковью. В завещании он просил не ставить памятник, чтобы память о нем исчезла вместе с ним. Но дети оставили надпись на его могильной плите.
Знаменское перешло по наследству к его сыну Виктору Николаевичу Мартынову.